У меня имеется независимый капитал, составляющий 5 тыс. руб. Если мы с Вами будем вместе, то сможем жить в Италии.

Ваша Н. К.'

И чего она хочет-то? Если просто сосуществовать в одном пространстве — это одно. Если поехать в Италию, совершенно другое. 5 тысяч рублей — это в год, или все про все? Если в год — шикарно, если всего, то хватит года на два, в Италии. Или на три.

Надо будет выяснить, что за дура скрывается под инициалами Н. К. Двадцать три года, замужем. В принципе, не так и сложно. К.? Карандышева? Как зовут даму, что уединялась в нумерах с прокурором, не знаю. Может быть и Наталья — очень распространенное имя, или Надежда. Какие еще имена есть на Н? Да, еще Нина. Больше не помню. Еще какая-нибудь Нинель. Нет, Нинель — это вряд ли[1].

К счастью, подобное послание всего одно, но и оно меня изрядно напугало. Допустим, если приедет студент-медик, или кто-то из обиженных крестьян заявится выяснять — почему их ходатайства оставлены без внимания, не страшно. С мужиками как-нибудь разберусь. Но что мне делать с экзальтированной особой? А еще, не дай бог, Леночку подстережет.

Все-таки, такие письма, что приходят мне — не страшно. Но есть другие, подлые и гадкие, способные испортить жизнь хорошему человеку.

Я уже был дома и щепал лучинки, чтобы раскочегарить самовар-эгоист, а на столе меня поджидал увесистый сверток с хлебом, колбасой и сыром — мой ужин.

Внезапно в дверь кто-то нетерпеливо застучал. Отправившись открывать дверь, обнаружил так Литтенбранта.

Жених хозяйки был обряжен в форменную шинель, голову украшал какой-то войлочный колпак с двумя козырьками. Кроме самого сельского джентльмена во дворе еще имелась и лошадь.

— Петр Генрихович? — удивился я. — Каким это ветром вас принесло? Наталья Никифоровна до сих пор у родственников.

— Я знаю, — кивнул Литтенбрант. — Но мне нужно срочно посоветоваться по очень важному делу, а кроме вас не с кем.

— Проходите, — посторонился я, пропуская аглицкого джентльмена в дом. — А лошадь как?

Надеюсь, ее-то в гости не нужно звать?

Литтенбрант прошел на кухню, привычно уселся на табурет между печкой и столом.

— Чай будете? — поинтересовался я, прикидывая — хватит ли нам кипятка? Пожалуй, придется «эгоист» еще раз ставить.

— Чай? — переспросил Петр Генрихович. — Чай буду. Но лучше бы водки.

— Вот здесь ничем не могу помочь, — вздохнул я. — Может, у Натальи Никифоровны где-то и есть, но где — не знаю, а искать не стану.

— Вон там, в буфете, внизу, — подсказал Литтенбрант.

В нижнем отделении буфета и на самом деле скрывалась початая бутылка водки. Надеюсь, хозяюшка не очень обидится, узнав, что взял без спроса? Но не для кого-то чужого, для жениха.

Вытащив бутылку, поставил ее перед Петром Генриховичем. Полез в буфет за рюмкой, но сельский следователь, не дожидаясь приличной посуды, набулькал себе половину чайной чашки и выдул ее одним мхом.

— Что у вас стряслось? — поинтересовался я. — Мужики все бревна разворовали или учитель отказался выходить на работу?

— Все гораздо хуже, — сообщил Петр Генрихович, наливая себе еще полчашки. Но на сей раз не выдул, а оставил стоять.

— И в чем проблема?

— Прочтите.

Литтенбрант вытащил из внутреннего кармана помятый конверт и пододвинул его мне.

Письмо без подписи. Анонимка, блин. И что там пишет анонимус?

'Многоуважаемый Петр Генрихович!

Спешу поздравить Вас с предстоящей свадьбой, но считаю своим долгом сообщить Вам, что спелый плод, который вы собираетесь вкушать, надкушенный покойным супругом Василием Кондратьевичем, еще и червив.