Холбрук положил тетрадь на стол. Кевин смотрел на него и думал: «А Пенелопа была права. В этом Холбруке есть что-то жутковатое, что-то таинственное и неопределенное». И хотя Кевин не сомневался, что учитель целиком на их стороне, что он не такой, как они, все равно общаться с ним было как-то неприятно. Ему хотелось, чтобы на его месте был кто-нибудь другой. Из взрослых, но другой. И вообще ему много чего хотелось. Например, чтобы на месте Пенелопы был парень. С ней все в порядке, она отличная девчонка, но все равно он чувствовал бы себя в сто раз лучше, если бы с ним рядом сейчас был парень.
Она бы, наверное, треснула его сейчас по башке, если бы могла прочитать, эти мысли.
Он улыбнулся про себя, а затем посмотрел на Пенелопу. Она в ответ не улыбнулась, но на сей раз не отвернулась, и по взгляду девушки можно было предположить, что с ней все в порядке.
Он снова принялся осматривать подвал. Его взгляд натолкнулся на большую урну, резной мраморный сосуд, на котором были изображены сатиры и нимфы, резвящиеся между дорическими колоннами. Он обернулся к Холбруку, собираясь спросить насчет всех этих фотографий, макета гробницы и всего прочего, но Пенелопа его опередила.
— И для чего это здесь? — Она показала жестом на комнату.
Холбрук вскинул глаза.
— Что?
— Ну, все это… вся эта мифологическая греческая мура.
Мистер Холбрук гордо улыбнулся:
— Я знал, что этот день придет. И готовился.
Кевин фыркнул.
— Да вы просто настоящий Шерлок Холмс.
Пенелопа не обратила внимания на его слова, она повернулась лицом к учителю.
— Вы знали, что это придет? Что заставило вас так думать?
— Фамилия Диона. Семел. Вот почему я спрашивал вас о вашей фамилии, ваших матерях и вашем вине. Семела — принцесса Фив, дочь Кадма. Она погибла от огня, когда Зевс предстал перед ней во всем своем великолепии. Дионис сын Зевса и Семелы.
Пенелопа недоверчиво смотрела на него.
— И что, это единственное, что заставило вас так думать? Фамилия Диона?
— Не только. Ваша фамилия тоже. Аданем. Это «менада», прочитанная наоборот.
Пенелопа молчала. Такое ей просто в голову не приходило.
— Ну и что? — сказал Кевин.
— Все это явилось не вдруг. Подготовка шла столетия. — Холбрук сделал паузу. — Но не дремали и мы.
Кевин бросил беспокойный взгляд на Пенелопу.
— Мы?
Учитель выпрямился.
— Да, мы. Последователи Овидия. — Он гордо посмотрел на них. — Защитники рода человеческого от богов.
Кевин снова взглянул на Пенелопу, но ее глаза были прикованы к Холбруку.
— Наша цивилизация сформировалась в борьбе против вмешательства богов в человеческие дела. В Древней Греции в тот период, когда правили боги, жить было очень и очень неуютно. Они всегда насиловали наших женщин, играли с нами, забавлялись. Им было скучно, ведь они были бессмертны, вот боги и искали, чем бы развлечься. Мы же пытались положить этому конец.
— Бунт против богов, — сказал Кевин.
— Если хотите, да.
— А Овидий? Это тот самый Овидий?
— Да.
— Я считала, что он просто записывал мифы и тем самым сохранил их для потомков.
— Он был римским летописцем богов, но считал все это бессмыслицей. К тому времени уже несколько сотен лет люди протестовали против бесчинства богов, но протест этот, как бы теперь сказали, не был оформлен организационно. У движения не было лидера. А пренебрежительное отношение Овидия к богам, его утверждения, что мифы — это сказки, ничего общего не имеющие с действительно имевшими место событиями, заставили людей объединиться… Они назвали себя его последователями. |