— Нет, я буду гордиться, — прошептала она. — Я буду гордиться этим, особенно вспоминая о тех плохих людях, с которыми мне приходилось общаться. — Затем еще тише добавила. — А может быть, буду плакать, вспоминая твою чистую душу.

Он опустил свою голову.

— Никогда в жизни я не мог представить себе, что смогу хотя бы дотронуться до вас.

Она провела своими пальцами по его рукам, по плечам. В ее глазах появились слезы. Это потрясло его. Он затряс головой.

— Нет, госпожа, не надо. Из-за этого не стоит так огорчаться.

Она быстро наклонилась и поцеловала его. По телу опять разлилось непреодолимо сладостное чувство. Он прижался лицом к ее шее, чтобы она не могла целовать его в губы.

— Умоляю вас, моя госпожа, — сказал он. — Это погубит нас. Это погубит нас обоих.

Она с силой прижалась к нему головой. Он мог чувствовать ее дыхание, ощущал ее слезы, которые, щекоча, сбегали по его шее под кожаную куртку. Он сидел и ждал. Сказать еще раз «нет» было уже выше его сил. Его тело и его воля сейчас уже принадлежали ей, невзирая на расстояние между ними, на ее возможное колдовство, на честь, на то, что у него была жена.

— Ты ошибаешься, — сказала она, с силой выговаривая слова. — Это погубит не нас обоих, а только тебя, и я этого не допущу. Больше у нас ничего не будет, кроме дружеских отношений. И хотя этого, может быть, теперь уже мало, но поверь, моя дружба тоже кое-чего стоит. Я никогда не оставлю тебя без моей дружбы, что бы ни случилось в будущем.

Он дотронулся рукой до ее щеки, потом до шеи. Его руки так и остались в металлических рукавицах, и теперь этот мощный слой металла и кожи как бы подчеркивал то расстояние, которое было между ними. И еще то, кем был он и кем оставался. — Никем.

— Я ваш верный слуга и готов сложить свою жизнь за вас по первому вашему требованию.

Ее заплаканное лицо исказила гримаса.

— Но этого как раз я совсем и не хочу! Молю тебя, оставайся живым и здоровым, сэр Рук, если не хочешь причинить мне величайшее горе.

Она стала тереть глаза, с усилием сглотнула. Затем отстранилась от него и встала, низко склонив свою голову. Она дрожала, но даже не пыталась закутаться.

Рук тоже поднялся. Он мог бы обхватить ее своими руками, обнимать всю ночь, согревать ее. Они бы так тесно прижались друг к другу, что стали бы единым целым.

— Я мог бы заплакать сам, госпожа, — сказал он, — из-за того, что мог бы получить от вас и чего лишился.

Она: улыбнулась, все еще продолжая плакать.

— Какого, однако же, любовника я лишилась!

— Моя госпожа, ничего не потеряно. Я все еще с вами и буду с вами всегда, буду служить вам и говорить только правду. И я клянусь об этом всем, что считаю самым дорогим для меня в этой жизни… — он протянул руку и дотронулся до нее, осторожно прижав ладонь к ее груди, к мягкому зеленому войлоку и горностаю.

Она подняла на него глаза. Даже через свою толстую рукавицу он чувствовал, как билось ее сердце.

— Сердцем моей любимой, моей жизнью, моей верностью и моей честью. Клянусь вашим сердцем, и ничьим иным.

Глава 12

Меланта сидела, закутавшись в свою накидку, прислонившись к стене часовни, и глядела на сгущающиеся сумерки. Она совсем не привыкла плакать и теперь чувствовала тяжесть в голове и оцепенение, но ей вовсе не было грустно.

Ее рыцарь лежал поперек прохода у двери, положив голову на свою руку и накрывшись своей мантией. Слышалось только его ритмичное дыхание, и иногда снаружи доносились звуки, которые издавал его конь, пощипывающий траву за открытым порталом, и позвякивание бубенцов Гринголета.