— Похоже, что мечта Беляева об Ихтиандре становится уже рабочим планом ученых?

Казимир Павлович улыбнулся:

— Пожалуй. Только, естественно, в более сложном виде.

— А как вы относитесь к этой идее? Мне показалось по вашему тону, что вы ее не разделяете. Считаете невозможной?

— Я не люблю этого слова: «невозможно», — ответил Бек, пожав плечами. — Думаю, что такому умельцу, как наш Сергей Сергеевич, не составило бы особого труда сделать искусственные жабры, а блистательный хирург, вроде Логинова, сумел бы вживить их в человеческий организм. Но мы думаем, что можно обойтись и без уродования человека. Есть полная уверенность, что в самое ближайшее время люди смогут нырять на глубину двух километров в обычном акваланге и даже вообще без него.

— Над этим вы и работаете?

Казимир Павлович кивнул.

— А в чем заключается суть ваших исследований? — спросил я и добавил: — В самых общих чертах.

Поспешность, с какой я, видимо, это сказал, заставила Казимира Павловича снова улыбнуться.

— Ну, в самых общих чертах, мы пытаемся найти такой состав газовой смеси для дыхания, чтобы он при погружении на большие глубины обеспечивал аквалангиста достаточным количеством кислорода, а в то же время не вызывал опасных заболеваний, вроде «глубинного опьянения», о котором вы, наверное, слыхали, и «кессонной болезни» при подъеме на поверхность…

— И эти смеси вы проверяете на козе? — спросил я, вспомнив удивительное зрелище козы в аквариуме, которым поразил меня Волошин при первом осмотре института. — Вы взяли ее с собой?

— Козу? Конечно, даже не одну, а целое стадо — пять коз.

— Но почему именно коз вы выбрали для опытов по нырянию на большие глубины?

— Просто потому, что дыхательная система у них ближе всего к нашей, человеческой.

Потом я не раз видел этих коз — и когда они отдыхали между опытами, меланхолически жуя сено и сердито поглядывая на меня желтыми глазами из-за загородки, и во время опытов, когда в барокамере они «ныряли» на различную глубину в забавных, специально скроенных по козьей голове аквалангах. Давление в камере менялось, и, оставаясь в лаборатории, коза как бы погружалась все глубже и глубже, разведывая путь в глубины океанов для человека.

Необычность и разнообразие научного материала, в котором следовало разобраться, приводили меня в тихое отчаяние. Вечерами я сидел в каюте, обложившись толстенными учеными фолиантами и всякими научными отчетами, похожими на издевательскую абракадабру.

— Что, тяжеленько приходится? — подтрунивал Волошин, возвращаясь поздно вечером в каюту и приступая к традиционному ритуалу дыхательной гимнастики и умыванию перед сном. — Слушайте, хотите, я буду впихивать в вас знания во сне? Гипнопедия нынче в моде. Подключу к вам магнитофончик, и будет он вам нашептывать: «Принятая система отсчета…»

След потерян

Но надо отдать справедливость моему веселому соседу По каюте: Сергей Сергеевич никогда не отказывался помочь разобраться в каком-нибудь трудном вопросе, хотя и не мог обойтись без своих постоянных шуточек. Я только сам стеснялся его донимать расспросами, видя, как он занят и сильно устает. Бывало, что он засыпал, даже не докончив очередной шутливой фразы.

— Совсем замучали меня братья ученые, — жаловался по утрам Волошин, пока мы брились, подталкивая друг друга у маленького зеркала.