Но тут же, забыв об усталости и своих жалобах, он с отрешенным видом начинал лихорадочно рисовать на первом попавшемся клочке бумаги или просто на сигаретной пачке схему какого-нибудь нового хитроумного прибора, а потом мчался скорее в мастерскую, чтобы проверить осенившую его идею. А из своих кают, узнавая пробегавшего мимо обожаемого шефа по звуку шагов, довязывая на бегу галстуки и натягивая курточки, выскакивали «кандидаты в Эдисоны». Так что а мастерскую Волошин входил уже в сопровождении своей «банды», и все немедленно брались за работу.

Очень занят был в эти первые дни плавания и начальник экспедиции. Мне лишь изредка удавалось увидеть, как он быстро проходит по коридору, упрямо наклонив голову и все время выставляя вперед левое плечо. Эта привычка придавала его походке какую-то особенную летящую стремительность.

Подробно поговорить с ним никак не удавалось. Но я все-таки остановил его однажды прямо на трапе и упросил ответить хоть на несколько вопросов.

Вот что я успел записать в блокноте:

«Изучение навигационных способностей угрей — главная задача нашей экспедиции. Если все пойдет успешно, мы надеемся, наконец, выяснить, какая именно из гипотез является правильной, и попытаться на основе полученных данных разработать новые навигационные приборы для вождения судов и подводных лодок в океане. Но темного тут пока еще много…

— А что лично вас, Андрей Васильевич, больше всего интересует в этой проблеме? Ведь вы по своей основной научной специальности, насколько мне известно, зоопсихолог. Может быть, есть какие-то основания говорить о разумном выборе угрями пути в океане, раз их поведение выглядит таким сложным? Трижды на протяжении своей жизни они так резко меняются, словно превращаясь из одного вида рыб в другой? И так уверенно находят себе путь без всяких ориентиров — ведь это очень сложное поведение…

— Ну, о каком-то разуме речных угрей говорить, конечно, не приходится. Это чепуха. Ими движут инстинкты, но только за миллионы лет эволюции так усложнившиеся, что людям малосведущим, вроде вас, в самом деле это может показаться сознательным поведением. Дело тут проще, хотя и не менее интересно. Просто изменяющиеся природные условия как бы включают поочередно определенные инстинкты.

— Но ведь для этого где-то в организме угрей уже должны быть заложены предпосылки для таких последовательных включений?

— Конечно, и вот это-то для меня самое интересное. План всей их жизни — сначала в море, потом в пресной воде, в озерах и реках, а затем снова в море — строго запрограммирован природой. Перемена внешних условий лишь последовательно включает одну часть этой жесткой программы за другой. И вот разобраться в этом чрезвычайно любопытно…

— Это даст какие-то новые идеи кибернетике?

— Возможно. Но пока мы заняты более частной проблемой: как и где запрограммировано у речных угрей столь совершенное «чувство ориентации» — вы эти два слова лучше возьмите в кавычки, это все-таки не совсем научный термин, как бы к вам не придрались.

— А работы Казимира Павловича Бека как-нибудь связаны с этой проблемой?

— Ага, коза в аквариуме вас озадачила. Ну, вам еще многое покажется, вероятно, странным в наших методах. Мы придерживаемся, так сказать, тактики «свободного полета». Бионика — наука принципиально коллективная, ее проблемы можно решить лишь общими усилиями представителей разных наук.