И самое главное - уцелел я.

   - Я выслушал вас, господа. Похороны погибших - послезавтра. Я рассчитываю на то, что мне будет что сказать моим подданным. За дело, господа!

* * *

   - С вашего дозволения, Государь, я бы рекомендовал широко осветить новость о принятом сегодня решении о создании Особого Департамента ИСБ, причем основной упор бы сделал именно на таком наименовании - Особый Департамент Имперской безопасности. Это будет звучать хорошо. И, разумеется, обыграть саму специфику данного департамента - найти и покарать всех виновных в сегодняшнем преступлении. Больше патетики и ярких образов. Трагедия всколыхнет массы, и мы не можем не дать этому нужный контекст.

   Киваю.

   - Хорошо. Дайте конкретные предложения.

   Суворин склоняет голову, а затем, уточняет:

   - Государь, даете дозволение на случайную утечку информации и снимков с вашим ударом Скалона?

   - Это зачем еще?

   Министр информации игнорирует мой тон и поясняет:

   - Государь, простому люду это понравится. Жестко и искренне. Показывает, кто в доме хозяин. Власть нужно продемонстрировать. К тому же, кто-то должен за эту катастрофу ответить.

   Молчу несколько мгновений.

   - Вы циник, господин Суворин.

   - Издержки профессии, Государь.

* * *

   Наступившая ночь не принесла покоя на московские улицы. Лай собак, крики и окрики, лязг металла, звучащие иногда в ночной тиши выстрелы - все это говорило о том, что не только Иван Никитин сегодня ночью не спит.

   Их подняли по тревоге, едва он только успел вернуться в свою казарму. Приказ звучал четко - части Корпуса Служения придаются для усиления силам полиции и Отдельного Корпуса Жандармов. Причем, если в первые часы они все больше утихомиривали погромщиков, ищущих "вражин" и желающих поквитаться "с проклятыми французишками", коих в Москве нынче днем с огнем уже не сыщешь, то вот ближе к ночи работа пошла куда серьезнее. Вот уже третий час они участвуют в облавах, охватывая дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей. И улицы эти с кварталами были весьма и весьма неблагополучными. Оттого и слышны были в ночи выстрелы, оттого и лаяли собаки.

   Даже старые городовые, не вынимавшие за последние двадцать-тридцать лет свою шашку из ножен, теперь суетились словно молодые, сжимая наганы и готовые стрелять в любого, кто покусится... На что или кого?

   Конечно, большая часть городовых, привлеченных к этому делу, мало понимала смысл происходящего. Нет, понятно, что покушались на Государя и погибло множество народу, но что можно найти в московских трущобах? Только зеленые глупцы могут попасться во время облавы, это же ясно любому, кто хоть что-то смыслит в этом деле. Прожженные обитатели этих мест вряд ли так просто попадутся, а всякого рода революционерами в этих притонах отродясь не пахло, та публика все больше интеллигенция и ищет места почище. Но, разве начальству укажешь? Вот и приходится в ночи изображать активность.

   Но Ивану Никитину все эти рассуждения были неизвестны, поскольку никто его в эти рассуждения не удосужился посвятить. Ему сказали коротко и четко:

   - Стоять здесь. Всех идущих - останавливать. Всех подозрительных - задерживать. В случае чего - стрелять по ногам.

   Вот Иван и стоял, сжимая в потной ладони выданный сегодня наган. Стрелять по ногам - это прелестно, но он с десяти шагов в мешок попасть не смог ни разу! Какие уж тут ноги...

   Где-то хлопали выстрелы. Где-то брехали собаки. Весенний морозец сковывал мышцы и ладонь уже не была такой уж запотевшей.