«Небось опоили чем... Как Бог свят, опоили. Лютым зельем колдовским...»

Это проскрипела старая коровница Пелагея, а Даша ей тогда не поверила: «Мыслимо ли такое? Я думала, он обезумел, а он воли своей лишился!»

Снова голос Алекса вдруг выплыл из глубин памяти, его слова о какой-то тайной власти. Тайная власть над человеком, над его волею...

Как это все теперь сходилось в голове — одно к одному, точно осколки разбитого и заботливо собранного кувшина! Да что проку? Даже если склеить разбитое, все равно сквозь трещины будет сочиться вода. Точно так, как уходит из Даши жизнь — медленно, по капле...

Не нужны ей эти догадки, что проку от правды, если она губительнее всякого яда?!

Наконец Даша добрела до своей комнаты. Открыла дверь — и бледно усмехнулась, увидав стройную девичью фигуру, которая металась из угла в угол, стискивая в кулаках концы большого пухового платка, накинутого на плечи.

При виде Даши княжна Екатерина замерла, глаза ее вспыхнули, она уже и рот приоткрыла, готовая что-то сказать, однако Даша ее опередила:

— Платок принесла? Где нашла?

— Что? — не поняла Екатерина.

— Да вон платок, вижу, на тебе тот самый, серый, что я обронила. Только никак не вспомню, где потеряла, куда в нем забрела... Не иначе, снобродкой сделалась!

Екатерина так вздрогнула, что платок соскользнул с ее плеч. Мгновение княжна смотрела на Дашу в упор чуть ли не с ужасом, но вот яркие синие глаза ее прояснились, а лицо стало спокойным. Даша поняла, что княжна просто не поверила, точнее, не захотела поверить своим ушам, сочла намек пустым бредом, отмела прочь мысль о том, что Даша может о чем-то догадаться, что-то понять. Да и стоило ли ей с высоты того положения, на кое она вскарабкалась, надсаживаясь от натуги, ломая ногти и обдирая руки, обращать внимание на бредни какой-то нищей приживалки!

— Ты в девичьей была? — спросила Екатерина высокомерно.

— А тебе что? — Даша нагнулась, подобрала платок, накинула на плечи — и почти с наслаждением ощутила, как сразу стало ей тепло. — Твоя какая печаль, где я бываю, куда хожу... днем ли, ночью?

Взгляд Екатерины заметался испуганно, однако светская выдержка, привитая ей, была воистину выкована из стали, как броня. Помолчала, потом произнесла с ледяной полуулыбкой:

— Была ты там, знаю. Девки сказывали. Сонька платье мое туда унесла зашивать... дура, кто ее просил!.. — Броня Екатерины на миг дала трещину, но только на миг. — Из карманчика выпал... вещица одна выпала. Девки божились, что не трогали, а Матрешка вспомнила, как ты что-то с полу подбирала. Отдай.

— Какая же это вещица?

Екатерина раздула ноздри:

— У тебя она или нет?

— Как я могу сказать, коли не знаю, что ты потеряла? Ну, в самом деле, подобрала я в девичьей кое-что. А вдруг ты вовсе не это ищешь?

Княжна прищурилась:

— Хорошо, скажу. Я ищу флакон из розовой яшмы. Крышечка на нем золотая, лай сам флакон цены необыкновенной. Смотри, не отдашь доброй волею — кликну людей. Обыщут тебя, найдут — воровкой ославят.

— Меня ли одну? — легко повела плечами Даша. — Как бы тебя заодно со мной воровкою-то не ославили!

— Это еще почему?! — вспыхнула княжна.

— Будто не знаешь. Флакончик-то не твой. Был он спрятан в поясе испанского курьера, а ты.

— Какой еще пояс? — резко, холодно прервала Екатерина. — Я его нашла! В лесу нашла, понятно? Откуда мне знать, чей он?

— Зато ты знаешь, что в нем, — спокойно кивнула Даша.