|
До чего же удачно вышло, что Савушка, приспешник Никодима Сажина, оказался настолько глуп и нерасторопен, что не собрался податься в бега вместе с награбленным добром! До чего удачно, что был он не столь хлипок, как Никодим, и дожил до конца инквизиции, устроенной ему изобретательным Стелькою! До чего удачно, что Стелька на сей раз смирил свой неуемный норов и позволил Савушке дожить до того времени, как самолично проверил все его слова! Савушка ведь мог и соврать — просто от злости, от вредности. До чего удачно, что не соврал!
Именно в том погребе, на который он указал, давясь слезами и кровушкой, Стелька обнаружил испанское, золото, а также еще много чего. По всему выходило — и Савушка подтвердил это! — что свояки не один год грабили проезжих людишек, преумножая свои богатства, и все им сходило с рук, пока, на беду, не напали они на супругов Воронихиных — и на испанского курьера. Следует заметить, что все награбленное (за исключением, разумеется, пресловутых золотых песо) князь счел своей законной собственностью и, мысленно поблагодарил лютых злодеев Никодима и Савушку, пожелав им царствия небесного и земли пухом. Стелька много хохотал, рассказывая своему барину, как изумился Савушка, узнав, что и курьер, и «мальчишка» (он так и не узнало чудесном превращении Даньки в Дашу) остались живы. Раньше от Маврухи никому не удавалось уйти, поведал Савушка. Она отличалась столь неуемной похотливостью, что замучивала своих пленников до смерти. Отец смотрел снисходительно на ее забавы и порою нарочно позволял жертве «спастись» от погони: пускай дочка блуд потешит, все равно новая игрушка Маврухи не протянет долго. Но вот ведь как вышло неладно, провалилась вся многолетняя затея Никодима Сажина и его подельника... А все почему? Потому, что девке воли много дали, а этого делать никак нельзя, размышлял Алексей Григорьевич. Сам он намеревался извлечь урок из печального опыта крепостных разбойников и покрепче зажать свою строптивую дочку. Он покосился на присутствующую здесь же — в качестве переводчицы, ибо де Лириа говорил по-французски, а князь иной речи, кроме родимой, знать не знал и знать не желал, — Екатерину. Гордячка даже не подозревает, какая великолепная задумка пришла в голову отцу! Эта мысль немало способствовала хорошему настроению князя Долгорукого. Прибавление в доходах, восхищение собственным умом, благодарность испанского посланника — это немало для честолюбивого князя! Правда, чертов герцог подлил-таки ложку дегтя в бочку с медом, деликатно поинтересовавшись, не находили ли вместе с денежными мешочками чего-нибудь еще. Князь Алексей Григорьевич мгновенно насторожился: неужели там были еще какие-нибудь сокровища, которые Стелька решил от него утаить?! Все мыслимые и немыслимые кары, которые он обрушит на Стельку, пронеслись в голове князя, и он даже не приметил, что Екатерина тоже насторожилась. Она сразу смекнула, о чем пойдет речь, и теперь заботилась лишь о том, чтобы ни взором, ни движением бровей не выдать испанцу своего беспокойства. — Что же еще пропало? — осторожно спросил Алексей Григорьевич. — Мой курьер, дон Хорхе Сан-Педро Монтойя, уверяет, что грабители сняли с его тела кожаный пояс с карманами. Нет, в карманах этих не было денег, однако там находилась ценная дипломатическая корреспонденция. Князь с трудом переваривал это словечко — «корреспонденция» — и поэтому не заметил, как напряжена Екатерина. Ей до смерти хотелось спросить де Лириа, не было ли в том поясе чего-нибудь еще, но она боялась выдать себя. Одно дело, если испанец сам упомянет о розовом флаконе. Может быть, заодно и обмолвится, что за летучая жидкость налита в него. Но спросить об этом самой, даже намекнуть... Нет, нельзя. На воре и шапка горит, как известно! Князь, опасаясь новых осложнений с де Лириа, решил призвать Стельку к публичному дознанию. |
