Так что деньги у Мишеля-Герхарда-фон-Штольца появились.

И тут же ушли начальнику Ольги — Георгию Марковичу. Но что такое деньги, когда на карту поставлена честь!

Честь Мишеля-Герхарда-фон-Штольца!..

Кругом по первым-вторым этажам выбитые стекла, лавки глядят на улицы разбитыми и разграбленными витринами, сорванные с петель, разбитые в щепу двери валяются тут же, неподалеку. На многих фасадах свежие пулевые и осколочные выбоины — отдельные или длинной пулеметной строчкой. Кое-где улицы перегорожены баррикадами из поваленных, вырванных с корнем фонарных столбов, афишных тумб, скамеек и опрокинутых кверху дном телег. Встречаются неубранные трупы лошадей, случается, что и подстреленных людей. По мостовым ветер несет мусор, под ногами хрустит битое стекло, где-то чадно горят дома, к которым не могут пробиться через баррикады и завалы пожарные машины. Многие парадные зашиты крест-накрест досками. Людей почти не видно. Обыватели, которые в первые дни было высыпали на улицу, попрятались по домам. То тут, то там вспыхивают короткие, ожесточенные бои — трещат, особенно слышные ночью, выстрелы — одиночные и залпами. Все чаще бухает артиллерия...

Кто где — не понять. Никаких позиций нет.

Но верх, кажется, берут юнкера и кадеты. Они заняли уже почти весь центр, примерно по Бульварному кольцу, захватили Думу, почтамт на Мясницкой, гостиницы «Метрополь» и «Континенталь». Лефортово удерживают 1-й и 3-й кадетские корпуса и Алексеевское военное училище...

Все это Мишель узнавал по ходу, пока они пробивались к Арбату. Пересекая Тверскую, заметили бегущих вдалеке рабочих. Те тоже их увидели, рассыпались, стали стрелять. Юнкера залегли, дали залп и побежали в переулок.

Ближе к Арбату стали встречаться юнкерские патрули.

Наконец добрались.

— Вам туда, — указали юнкера.

— Спасибо, — поблагодарил Мишель.

Арбатская площадь была перекопана вдоль и поперек — повсюду раскисшая, выброшенная из траншей земля, брустверы. Из окопов торчат, поблескивая на солнце, штыки, выглядывают любопытные кадеты. На крыше Александровского училища и «Художественного» установлены пулеметы...

— Вам куда?

На входе патруль из трех юнкеров и офицера. Проверяют документы. Мишель предъявил подписанную Керенским бумагу. Ему козырнули, пропустив внутрь.

В здании училища форменный переполох: туда-сюда снуют вооруженные юнкера, тащат какие-то ящики, мешки с песком, катят по коридорам пулеметы. Лица усталые, осунувшиеся, но все оживлены, радостны.

— Вы слышали — наши только что Манеж взяли!

— Скоро всю Москву очистим!

— Кто всем этим командует — не понять!

Мишель заметил на лестнице какого-то, в возрасте, генерала, бросился было к нему.

— Это, милостивый государь, не ко мне, — отмахнулся тот от него. — Я здесь тоже случайно. Вам бы полковника Трескина сыскать надобно, он здесь белыми силами командует.

Белыми? Почему белыми?.. Уж не из-за белых ли повязок на рукавах? Запущенное кем-то слово как-то быстро прижилось, уже привычно звуча в речи...

— Где мне найти полковника Трескина?..

Нашел-таки, с трудом пробился.

Полковник, навалившись животом на составленные столы, быстро чертил что-то на карте. В дверь то и дело вбегали вестовые с докладами.

— От командира второй роты капитана Суконина срочный пакет!..

Пакет брали, вскрывали, быстро прочитывали, нанося на карту новые значки.

— Надо бы ему подкрепление послать.