Чтобы до конца, нужно еще сосчитать грани, взвесить и сфотографировать изделие в трех проекциях.

— Но ты не беспокойся за меня, я в полном порядке. Я держу ситуацию под контролем.

— Мммм-аа-аххх!..

— Приехали, барин! — крикнул, оборачивая раскрасневшееся от гонки и веселого возбуждения лицо, извозчик...

Мишель, слегка покачиваясь, словно с корабля сошел, слез с пролетки. В отличие от извозчика, он был смертельно бледен.

С извозчиком ему повезло, извозчик, гикнув и свистнув, ожег мерина поперек спины кнутом, лихо взяв с места сразу в галоп! Пролеты Каменного моста бешено простучали под копытами, справа мелькнул Кремль, слева белая громадина храма Христа Спасителя. На спуске пролетку мотнуло так, что Мишель чуть не вывалился наружу.

Извозчик, полуобернувшись и азартно улыбаясь, крикнул:

— Живой, барин? Держись-ка крепче!

И отвернувшись, стал охаживать коня по крупу и бокам кнутом.

— Не подведи родимы-ыя!..

С ходу обогнали тащившуюся рысью пролетку, кучер которой, гикнув, устремился было за ними, не желая уступать, догнал, метров пятьдесят мчался ноздря в ноздрю, нахлестывая лошадь и погоняя ее криком:

— Еге-гей, голубчики!..

Но потом, вильнув в сторону, отстал.

Обернувшийся кучер засмеялся, что-то сквозь дробное грохотание копыт крикнул, на мгновение отвлекаясь от гонки.

И тут же чуть не случилась беда.

Пролетку вынесло на Царскую площадь, на которую откуда-то слева, с Тверской, разогнавшись вниз, к Красной площади, выскочил верховой в зеленом полушубке. Он несся, низко припав к гриве коня, то и дело пришпоривая его. Скакун летел, едва касаясь земли.

Верховой издалека заметил пролетку, но, похоже, решил проскочить, не сумев верно оценить ее скорости. Дал скакуну шенкелей, чуть не разрывая губы и посылая вперед. Но разгоряченный «лихач» пропускать верхового не пожелал — ожег мерина кнутом, тоже наддавая ходу.

Раньше здесь, на пересечении Тверской улицы и Охотного ряда, стоял городовой, который регулировал движение, разводя плотные потоки пролеток, груженых телег и машин, останавливая и наказывая «ванек» и лихачей и записывая их номера для дальнейших разбирательств. За серьезное нарушение могли и билета на год лишить. Теперь городового здесь не стало, и всяк ездил как хотел.

И теперь так ехали. Вернее, неслись друг на друга!

О боже мой!..

Мишель зажмурился, посчитав, что столкновение неизбежно, что вот сейчас кони схлестнутся, сцепятся, опрокинутся, рухнут на мостовую и друг на друга, ломая ноги и хребты, а сверху на них, накатив по инерции и встав на дыбы, обрушится пролетка, в которой сидит он.

Мишель вцепился что было сил в поручни, чтобы не вывалиться из пролетки и не разбиться о бешено набегающую каменную мостовую. Его уже два раза колотили сегодня по голове, и вот теперь он рисковал расшибить ее в третий раз, теперь уже совершенно!

Вот... вот сейчас!..

Но в самый последний момент каким-то чудом верховой вывернул из-под «лихача», поставив на дыбы своего коня и тем избежав сшибки! Пролетка простучала мимо, буквально в сантиметрах, сорвав с конской морды пену. Испуганный конь шарахнулся, верховой не удержался в седле — съехал наземь.

Ай, как нехорошо!

— Тпру-у-у!..

Извозчик осадил на всем скаку, спрыгнул с козел, побежал к верховому, который, подымаясь с земли и потирая ушибленные коленки, оглядывал, ощупывал со всех сторон коня — не случилось ли у того каких царапин или иных повреждений.

И верно, показалось Мишелю, что конь слегка припадает на правую переднюю ногу. Конь был добрый, лечение такого не в одну сотню встать могло!

— Ты как ездишь? — спросил, грозно наступая, верховой.