Изменить размер шрифта - +

Но, может, это и привело его сюда — его амбиции, желание быть ближе к канцлеру и его зависимость.

Какое-то время Печаль не знала о существовании Ламентии, защищенная бабушкой и Шароном, в этом работавших вместе, защищая от этого ее и остальную страну. Пока она уединялась с Расмусом, они прогоняли слуг и стражей, заставляли молчать Йеденват и запирали дворец. Печаль уже тогда избегала отца и не знала, что ее голова болит из-за дыма наркотика. Она была рада держаться подальше от комнат отца, когда ее просили.

Правда открылась, когда отец предложил ей трубку в ранние часы утра, когда умерла его мать. За завтраком вдова была в порядке, подписывала бумаги и улыбалась Печали. Но к ужину она была в постели, корчилась и потела, и Печаль, несмотря на ее тревогу, держали в стороне, ведь лихорадка могла быть заразной. Лихорадка оказалась не заразной, а смертельной, и к рассвету вдова была холодной и неподвижной. Печаль и ее отец стояли у ее кровати, одни впервые за все время, что помнила Печаль.

Она не знала, что делать, как быть рядом с этим незнакомцем, которого она звала «отцом», так что смотрела на тело женщины, что заменила ей родителей. Она заметила движение, подняла голову и увидела, что Харун полез в карман халата и вытащил маленькую трубку из слоновьей кости, уже набитую чем-то. Она смотрела, как он зажег ее, вдохнул жадно и выдохнул облако дыма, и во лбу Печали тут же расцвела боль.

— Это Ламентия. Это поможет, — сказал Харун, слезы были на его глазах, он протянул ей трубку.

— Что она делает? — Печаль смотрела, как зрачки отца расширяются, а потом сужаются. — Что такое Ламентия?

— Она помогает горевать, — сказал он.

Страх сдавил ее изнутри.

— Где ты ее взял?

Харун поднес трубку к его губам, дым вылетал из его рта и двигался к ней.

Печаль попятилась, схватившись за голову.

— Я это не хочу.

— Тебе это нужно, — слезы катились по его щекам. — Всем нам нужно. Или мы забудем, как скучать по ним, — он потянулся к дочери дрожащими пальцами в пятнах.

Печаль побежала к Шарону, ведь из взрослых доверяла только ему. Он рассказал, что уже знал, и они с ее бабушкой следили, чтобы Харун не принимал много. Но Ламентия все сильнее сжимала канцлера, несмотря на старания Шарона и вдовы прекратить это.

И теперь один из сенаторов, сидящих в совете Йеденват, взял у Харуна трубку. Страх льдом скользил по спине Печали, отгоняя тепло дворца, она понимала, что за ним могли потянуться и другие. И секрет вскоре выйдет наружу. Бальтазар застонал, из носа потекла струйка крови, и гнев Печали усилился, сжег ее отвращение.

Рукав все еще прикрывал ее нос и рот, она прошла мимо выведенного из строя канцлера и прошла к личным покоям отца. Когда она увидела стражей у двери, она поманила одного за собой и привела к Бальтазару.

— Отведите его в камеру, пусть протрезвеет. Дайте ему еду, воду, пусть ему будет удобно, но не слишком, — решила она. — Он не выйдет, пока не скажу я или лорд Дэй.

Страж кивнул и подхватил обмякшего мужчину, но Бальтазар ушел слишком далеко, чтобы стоять, не то что идти. Страж посмотрел на Печаль, пожал плечами и закинул юного сенатора на плечо. Печаль проводила его взглядом, дождалась, пока он пропадет из виду, а потом повернулась к покоям Харуна, страх раздулся в ее животе, как жаба. В каком состоянии будет Харун в этот раз?

Ее нога что-то задела, она опустила взгляд. Трубка Бальтазара упала на пол, и Печаль подняла ее и осмотрела. Трубка была красивой, в виде русалки, держащей чашу в руках, кокетливо смотрящей вверх. Древняя, как поняла Печаль, когда творцы создавали такие красивые вещи ради удовольствия. И для чего ее использовал Бальтазар…

Она бросила трубку на пол, наступила и раздавила каблуком, оставила обломки на полу и пошла к покоям отца.

Быстрый переход