— Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, — сказал он.

Печаль молчала, игнорируя вспышку вины от его подавленного вида. Он понял по ее молчанию, что уже поздно. Она не знала, что ощущала к нему. Немного боялась сейчас, была предана им. Но ненависть? Нет. Она его не ненавидела.

— Просто расскажи, — сказала она, голос чуть смягчился. — Мои чувства обсудим потом.

Он кивнул, все еще подавлено, сел на ее кровать без разрешения.

— Начну с того, что меня зовут Лувиан, но не Лувиан Фэн, — он глубоко вдохнул и сказал, — а Лувиан Рэтбон. А убить тебя пытался мой брат Аркадий.

Печаль смотрела на Лувиана. Рэтбон. Семья в Прекаре, что доставляла беды Каспире. Которая не давала Раннону покоя последний век.

Бабушка рассказывала ей истории о Рэтбонах со времен ее юности. Истории о кражах и черных рынках, ножах в спинах и играх с высокими ставками за закрытыми дверями. Как Эндерли Рэтбон ворвался в музей в Восточных болотах и за два года украл из кладовой картины на три миллиона ралей. На суде он сетовал, что его не поймали бы, если бы он не пошел менять портрет девушки на картину, которую попросила его жена. Двор смеялся, когда он сказал, что не видит проблемы, ведь они только занимали место в кладовой, а он установил дома новые лампы, чтобы их было лучше видно. Вдова улыбалась, рассказывая это, и Печаль подозревала, что ее бабушке нравился Эндерли Рэтбон.

Он сказал в Керидоге, что его дед любил искусство. Он не соврал.

Но не все они были очаровательными. Йерафим Рэтбон, который мог быть отцом Лувиана, был приговорен во второй раз на срок в тюрьме полгода назад за то, что чуть не убил, избив, двух стражей порядка. Печаль помнила, потому что Каспира сказала это на первом собрании Йеденвата, где побывала Печаль, и Мирен Лоза требовал убить всех Рэтбонов. Печаль считала, что стражам не мешало бы получить сдачи, но мудро держала язык за зубами.

Печаль покачала головой.

— Ты — Рэтбон?

Он был немного возмущен.

— Да, знаю, я не совсем похож.

Он не был похож. Ее аккуратный советник не был таким. Рэтбоны были мускулистыми грубиянами, били, а потом задавали вопросы, когда решали проблемы. Никто бы не обвинил Лувиана, который был рад поспорить, борясь словами. Бандиты, воры, лжецы, карманники и скупщики краденого — семья преступников, которая, пока Йерафим был в тюрьме, получила лидером…

— Твоя мать — Беата Рэтбон, — сказала Печаль. Говорили, что виноват в избиениях был не только Йерафим, и он забрал обвинения жены, что не была урожденной Рэтбон, но с пылом приняла новое имя. Печаль слышала от Иррис, что Йерафим согласился на тюрьму, чтобы сбежать от матриархата.

— Да, это мамуля.

— И твои братья…

— Лоутон, Самнер, Аркадий. А потом я.

— Аркадий пытался убить меня?

Щеки Лувиана потемнели, и он кивнул.

— Думаю, и в Северных болотах в твою комнату вломился он.

Печаль сглотнула, сжав кулаки, а потом сказала:

— Лоутон и Самнер были с ним тогда в Прекаре?

— Самнер в тюрьме. Убийство. Но Лоутон мог быть там. Обычно он слушается Аркадия. Многие слушаются, он очень… кхм, убедителен.

— Ты знал, что они там будут?

— Нет, — он посмотрел ей в глаза. — Если бы знал, то остановил их или остановил тебя. Клянусь. Я узнал о них той ночью. Если бы я знал, что они пытаются навредить тебе, я сам доложил бы на них.

Он смотрел ей в глаза, пока говорил.