- А у американцев как?
- Их тоже лихорадит.
- По поводу интервью Басова шумят еще?
- Шумят, но сенсация эта заметно выдыхается. Вечером к Кострову заходит Басов. (Все эти дни он вел себя так, будто между ними ничего не произошло.) Интересуется, как идут дела. Алексей без особого энтузиазма рассказывает ему о том, что достигнуто и на что он надеется. Чувствуется, однако, что Басова все это не очень вдохновляет.
- В общем, история, значит, довольно длинная. Не на один месяц, во всяком случае, - не скрывая разочарования, заключает он. - А ведь о нас черт знает что за границей пишут. Нужно, значит, поторапливаться. Все надежды возлагаю теперь только на альфу Кобры. Думаю, что с помощью нового телескопа нам удастся основательно "прослушать" ее. Так что уж ты не обижайся, что я тебе не смогу большого внимания уделять. У нас теперь как на фронте: все внимание в направлении главного удара. А главный удар мы нанесем по альфе Кобры.
И он торопливо уходит в сторону радиотелескопа Климова.
В последнее время все чаще навещает группу Кострова комендант Пархомчук.
- Вы на меня не обижайтесь, что я не сдержал обещания, смущенно говорит он Кострову.
- Какого обещания? - не понимает Костров.
- А насчет "терний и звезд".
- Пэр аспэра ад астра, - смеясь, поясняет Галина. - Это он хотел такую клумбу перед нашей антенной разбить.
- Вот именно, - виновато улыбается Пархомчук. - Велено вообще латынью больше не баловаться.
- Это в связи с оставлением надежды всяким, посягающим на нашу служебную машину? - усмехается Костров.
- Да, из-за этого самого "Ляшьятэ оньи спэранца..." - угрюмо кивает комендант. - Это, конечно, не совсем латынь, но я и чистокровную латынь знаю. Не легко мне, однако. Не в силах я за сменой лидеров Михаила Ивановича поспевать. Никогда не знаешь, на кого ориентироваться. На вас-то я по личному, сердечному, так сказать, влечению, невзирая на указания начальства. А вот другие мне не всегда ясны.
...Последний день перед четырнадцатым июля тянется особенно долго. Костров места себе не находит. А ночью остается дежурить в аппаратной, хотя очередь Рогова. Не обращая внимания на протесты Сергея, он занимает свой пост.
Тонкий электронный лучик вот уже несколько часов подряд однообразно вычерчивает на экране осциллографа все одну и ту же зубчатую линию.
Устав наблюдать за нею, Алексей выходит к радиотелескопу. Долго стоит под его огромной параболической чашей. Небо над его головой сияет всеми драгоценностями летних созвездий. В южной стороне красуется "треугольник", образованный Денебом, Вегой и Альтаиром. Выше их - Геркулес. А оранжевый Арктур уже склоняется к закату. Восходят на востоке звезды Пегаса и Андромеды. А вот и Фоцис - еле заметная желтая песчинка. Он не спеша взбирается к зениту. Неотступно следует за ним рефлектор радиотелескопа, процеживая его радиоизлучения сквозь гигантское сито своего ажурного зеркала.
Величественный вид звездного неба успокаивает Алексея. Он долго смотрит, запрокинув голову, и вдруг чувствует, как кто-то осторожно дотрагивается до его плеча.
Он не вздрагивает и не оборачивается, хотя прикосновение это неожиданно для него.
"Галина..." - проносится в его сознании.
Да, это Галина. Черноволосая, смуглая, в темном платье, она почти не видна в ночной тьме, но Алексей ощущает ее близость всем своим существом и с трудом сдерживает желание порывисто повернуться к ней.
- Это я, Алексей Дмитриевич, - слышит он ее тихий голос. - Не напугала я вас?
- Нет, Галя, не напугали...
Ему хочется добавить еще, что он готов теперь стоять тут всю ночь, лишь бы чувствовать на своем плече ее маленькую руку. Но ой не говорит больше ни слова и не шевелится, опасаясь, что Галина может уйти так же неожиданно, как и пришла.
Минута за минутой проходит в молчании, а Алексей все никак не может придумать, что бы такое сказать Галине. |