Проспект Пенсильвании — он ловко пробирался между машинами, под скрежет тормозов и сердитые возгласы. Добравшись до стоянки, прыгнул в свою машину, пытаясь нащупать в карманах мелочь. Почему шьют такие брюки, в которые сидя невозможно засунуть руку? Он быстро расплатился за стоянку и поехал в направлении Джорджтауна — к Элизабет. Взглянул в зеркало заднего обзора. «Форда»-седана видно не было. Ему удалось оторваться. Он улыбнулся. Наконец-то удалось перехитрить директора. На углу Пенсильвании и 14-й улицы на светофоре стал зажигаться красный свет, и он нажал на газ. Теперь можно было расслабиться.

Черный «бьюик» проскочил на красный свет. К счастью, поблизости не было дорожной полиции.

Когда Марк прибыл в Джорджтаун, к нему возвратилась нервозность — уже другая нервозность, связанная не с директором и его миром, а с Элизабет и ее миром. С колотящимся сердцем он нажал кнопку звонка.

Появилась Элизабет. Она выглядела опустошенной и усталой и не сказала ни слова. Он прошел за ней в гостиную.

— Ты оправилась от аварии?

— Да, спасибо. А откуда ты знаешь, что я попала в аварию? — спросила она.

— Позвонил в больницу, — быстро нашелся Марк. — Там и сказали.

— Ты говоришь неправду, Марк. В больнице я ничего никому не говорила и уехала рано, сразу после звонка отца.

Марк не мог смотреть ей в глаза. Он сел и уткнулся глазами в ковер.

— Я… я не хочу лгать тебе, Элизабет. Пожалуйста, не…

— Почему ты преследуешь моего отца? — требовательно спросила она. — Неудивительно, что когда вы встретились в «Мейфлауэр», твое лицо показалось ему знакомым. Ты регулярно посещал его заседания в комиссии и наблюдал дебаты в сенате.

Марк молчал.

— Ладно, можешь не объяснять. Я же не слепая. И вот к каким выводам я пришла. Я — часть операции ФБР. Боже мой, ты ведь трудишься до поздней ночи, верно, агент Эндрюс? Для человека, отобранного работать на таком участке, как дочери сенаторов, ты чертовски неумел. И много дочерей сенаторов тебе удалось соблазнить за эту неделю? Удалось добыть что-нибудь ценное из этой грязи? А почему, собственно, не заняться еще и женами? Твое мальчишеское обаяние, думаю, возымеет на них большое действие. Хотя, должна признаться, я тебе почти поверила, несчастный пройдоха.

Несмотря на то, что во время своей обличительной речи Элизабет изо всех сил пыталась сохранить ледяное спокойствие, она закусила губу. К горлу подкатил комок. Марк по-прежнему не мог посмотреть на нее. В ее голосе слышались гнев и слезы. Но через секунду она справилась с собой. Голос сделался ледяным.

— А теперь, пожалуйста, оставь меня, Марк. Сейчас же. Я все сказала и надеюсь больше никогда тебя не встречать. Может быть, тогда я снова смогу хоть немного уважать себя. Уходи! Ползи назад, в тину.

— Ты все неправильно поняла, Элизабет.

— Знаю, знаю, бедный непонятый агент. Конечно, ты любишь меня ради меня самой. И в твоей жизни нет другой девушки, — с горечью проговорила она. — По крайней мере, пока ты не приступил к новому делу. Что ж, считай, что задание только что для тебя закончилось. Иди поищи еще чью-нибудь дочь и соблазняй ее враньем про любовь.

Ее не в чем было упрекнуть. Не сказав ни слова, Марк вышел.

Он ехал домой в оцепенении. Люди, сидевшие в машине, которая шла за ним, наоборот, были особенно внимательны. Приехав, Марк отдал ключи Саймону и на лифте поднялся к себе.

Черный «бьюик» стоял в ста ярдах от здания. Двое людей видели свет в квартире Марка. Он набрал шесть из семи цифр ее телефона, но потом повесил трубку и погасил свет.