После долгих месяцев переговоров, запугиваний, уговоров и угроз законопроект о владении оружием наконец должен был быть представлен в палату представителей для окончательного одобрения.

Этому дню суждено стать важнейшей вехой в американской истории. Даже если за время пребывания на посту Флорентине не удастся сделать ничего больше, она сможет гордиться одним этим делом.

Что может помешать этому теперь? В тысячный раз задавала она себе вопрос. И в тысячный раз в ее мозгу проносилась одна и та же ужасная мысль.

Она снова заставила себя не думать об этом.

Четверг, утро, 10 марта

Директор проснулся как от толчка. Не стал вставать, а просто лежал в полном изнеможении; в этот час не оставалось ничего другого, кроме как лежать, глядеть в потолок и думать. Впрочем, и это не очень помогло. Он вновь и вновь прокручивал в голове события последних шести дней. Отменить операцию можно было лишь в самом крайнем случае: это значит, что сенатор и его приспешники выйдут сухими из воды. Быть может, они уже обо всем пронюхали и легли на дно — зализывать раны и готовиться к новой попытке? Так или иначе, решение предстояло принять ему.

Сенатор проснулся в 5.35 в холодном поту — впрочем, в эту ночь ему почти не удалось сомкнуть глаз. Ночь выдалась злая, с громом, молниями и сиренами. Звук сирен вышибал у него пот. Он не ожидал, что будет так нервничать. Услышав три гудка, он едва удержался, чтобы не позвонить председателю и не отказаться от участия в деле, несмотря на последствия, о которых ненавязчиво, но часто обмолвливался председатель. Но образ мертвой Кейн у его ног напомнил сенатору, что даже сейчас все смогут точно вспомнить, где он находился, когда было совершено покушение на Джона Ф. Кеннеди, и сам он никогда не сможет забыть, где был в момент смерти Флорентины Кейн. Впрочем, это пуга́ло меньше, нежели мысль, что его имя появится в заголовках газет, репутация будет навсегда погублена, а карьера окончена. И все-таки он едва не позвонил председателю — правда, скорее затем, чтобы обрести уверенность, хоть они и договаривались не вступать в контакт до следующего утра, когда председатель уже будет в Майами.

Пять человек уже умерли, но это вызвало лишь легкое волнение; смерть президента Кейн громом отзовется во всем мире.

Некоторое время сенатор невидящим взглядом смотрел в окно, потом отвернулся. Взглянул на часы: жаль, нельзя остановить время. Секундная стрелка неумолимо приближалась к 10.56. Он отвлек себя завтраком и утренней газетой. «Пост» сообщала, что ночью во время одной из самых жестоких бурь в истории Вашингтона во многих зданиях возник пожар и что река Лаббер-Ран в Вирджинии вышла из берегов, причинив серьезные разрушения. О президенте Кейн почти не упоминали. Жаль, нельзя прочитать завтрашние утренние газеты сегодня.

Первым директору позвонил Эллиотт, который сообщил, что текущие действия сенаторов Декстера и Харрисона не внесли никакой ясности в ситуацию — впрочем, безымянный человек и не знал толком, в чем она заключается. Буркнув что-то себе под нос, директор съел яйцо — с острой стороны — и прочитал сообщение в «Пост» о дьявольской погоде, обрушившейся ночью на Вашингтон. Он выглянул в окно: день стоял погожий и сухой. Прекрасный день для покушения, подумал он. Когда светит солнце, выползают гадюки. Сколько можно еще тянуть с сообщением о положении? По расписанию президент покидает Белый дом в 10.00. Нужно будет заблаговременно проинформировать начальника Службы личной охраны Х. Стюарта Найта и, если понадобится, и президента — хотя бы за час. Черт с этим, он оставит все как есть до последней минуты, а после даст полный отчет о своих действиях. Директор был готов рискнуть карьерой, чтобы схватить с поличным шустрого сенатора.