Они шли вниз по 30-й улице, и Элизабет продолжала рассказывать о работе. Она говорила воодушевленно, и Марк с удовольствием слушал ее. С милой самонадеянностью она поведала историю об эмоциональном югославе, который, в то время, как она осматривала его покрытую язвами подмышку, пел непонятные славянские песни о любви и желании и, наконец, не нашел ничего лучше, как выразить свою страсть, схватив ее за левое ухо и лизнув его.

Марк рассмеялся и, взяв ее за руку, провел в ресторан.

— Требуй, чтобы тебе платили денежную надбавку как за участие в боевых действиях, — заметил он.

— О, я бы не жаловалась, но он всегда фальшивил, когда пел.

Распорядительница провела их наверх к столику в центре зала, где должно было состояться представление. Но Марк выбрал столик в дальнем углу. Не спросив Элизабет, какое место она предпочитает, он сел спиной к стене, неуклюже отговорившись, что шум будет мешать разговору, а здесь он услышит каждое ее слово. Марк был уверен, что девушка не клюнет легко на такую грубую лесть: она понимала, он что-то скрывает, чувствовала его напряженность, но ни о чем не спрашивала.

Подошел молодой официант и спросил, какой коктейль они будут пить. Элизабет попросила «Маргариту», Марк — «спритцер».

— Что такое «спритцер»? — спросила Элизабет.

— Не такое испанское, как у тебя, половина белого вина, половина содовой, много льда. Размешать, но не взбалтывать. В общем, «Джеймс Бонд» для бедных.

Приятная атмосфера, царившая в ресторане, отчасти сняла напряжение Марка. В первый раз за сутки он позволил себе немного расслабиться. Они болтали о кино, музыке и книгах, а потом о Йеле. Иногда ее лицо оживлялось, иногда становилось суровым, но всегда оставалось красивым в свете свечи. Марк был очарован.

Несмотря на ум и самодостаточность, в ней была какая-то трогательная хрупкость и женственность.

Когда они ели паэлью, Марк спросил Элизабет, почему ее отец стал сенатором, о его карьере и ее детстве в Коннектикуте. Видимо, эта тема была ей неприятна. У Марка из головы не шло, что ее отец по-прежнему фигурирует в списке. Он попытался заговорить о ее матери. Элизабет избегала его взгляда и, как ему показалось, даже побледнела. Впервые легкая зыбь подозрительности всколыхнула образ его обожаемой Элизабет, и он сразу почувствовал себя неуютно. Уже давно ему не встречалась такая красавица, и он хотел верить в ее искренность. Возможно ли это? Неужели она тоже замешана? Нет, конечно, нет. Он попытался отогнать навязчивую мысль.

Прямо в зале началось представление испанского ансамбля; артисты играли с воодушевлением. Марк и Элизабет смотрели и слушали — говорить из-за шума стало невозможно. Марк был счастлив лишь тем, что может вот так сидеть рядом с ней. Повернувшись вполоборота, она смотрела на танцоров. Когда представление наконец закончилось, оба долго доедали паэлью. Потом заказали десерт и кофе.

— Хочешь сигару?

Элизабет улыбнулась.

— Нет, спасибо. Не стоит подражать ужасным привычкам мужчин, как, впрочем, и хорошим их привычкам.

— Как эта, например, — сказал Марк. — Ты, видно, собираешься стать первой женщиной — главным хирургом?

— Нет, — с притворной скромностью ответила она. — Наверное, буду только второй или третьей.

Марк засмеялся.

— Придется мне возвращаться в Бюро и совершить что-нибудь великое. Просто чтобы не отставать от тебя.

— Может получиться, что женщина помешает тебе стать директором ФБР, — добавила Элизабет.

— Нет, стать директором ФБР мне помешает не женщина, — сказал Марк, но ничего не объяснил.

— Ваш кофе, сеньор, сеньорита.