И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,

         Утонул в сугробе, приморозил ногу.

         Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,

         Не дойду до дома с дружеской попойки.

         Там вон встретил вербу, там сосну приметил,

         Распевал им песни под метель о лете.

         Сам себе казался я таким же кленом,

         Только не опавшим, а вовсю зеленым.

         И, утратив скромность, одуревши в доску,

         Как жену чужую, обнимал березку.

    28 ноября 1925

«Какая ночь! Я не могу…»

         Какая ночь! Я не могу.

         Не спится мне. Такая лунность.

         Еще как будто берегу

         В душе утраченную юность.

         Подруга охладевших лет,

         Не называй игру любовью,

         Пусть лучше этот лунный свет

         Ко мне струится к изголовью.

         Пусть искаженные черты

         Он обрисовывает смело, –

         Ведь разлюбить не сможешь ты,

         Как полюбить ты не сумела.

         Любить лишь можно только раз.

         Вот оттого ты мне чужая,

         Что липы тщетно манят нас,

         В сугробы ноги погружая.

         Ведь знаю я и знаешь ты,

         Что в этот отсвет лунный, синий

         На этих липах не цветы –

         На этих липах снег да иней.

         Что отлюбили мы давно,

         Ты не меня, а я – другую,

         И нам обоим все равно

         Играть в любовь недорогую.

         Но все ж ласкай и обнимай

         В лукавой страсти поцелуя,

         Пусть сердцу вечно снится май

         И та, что навсегда люблю я.

    30 ноября 1925

«Не гляди на меня с упреком…»

         Не гляди на меня с упреком,

         Я презренья к тебе не таю,

         Но люблю я твой взор с поволокой

         И лукавую кротость твою.