Благодарю вас.

Певчие птицы: Полевой жаворонок… Красный дрозд… Синяя птица счастья…

Конечно же, кино сегодня снимают не на пленку. Фильмы записывают и хранят в цифровой форме, в виде нулей и единиц. В тот момент, когда осветят софитами и снимут последний, оставшийся нетронутым кусочек мира, произойдет новый Большой Взрыв… и по просторам вселенной понесется поток единиц и нулей — частиц с волновыми свойствами… этот поток будет нестись до тех пор, пока звездный ветер, вспышка или еще какой-нибудь небесный сигнал не тряхнет этот поток. Гальванизированные нули и единицы вспыхнут тогда сияющими созвездиями и во всей своей красе развернутся в ночном небе какой-нибудь дальней планеты… и неведомые, не похожие на нас ее обитатели, облепив плоские крыши своих жилищ, благоговея, будут созерцать на небосклоне лица Рэндольфа Скотта, Джорджа Брента, Линды Дарнелл… Вы же понимаете, я назвал далеко не всех звезд.

Чувствую, что на свадьбу меня не пригласят. По отрывочным замечаниям Пэма я понял, что это будет пятиминутная церемония в городской администрации. Цветы, купленные у разносчика. Гулкое эхо похожих на катакомбы мраморных коридоров. Удостоверение личности в одной руке и свидетельство о разводе — в другой. Министерство гражданских дел: комнаты без окон с маленькими цветными витражами. В газетах часто публикуют фотографии на этот сюжет: любовники, кующие свое счастье с благословения гражданских властей, красавцы из Вест-Индии, испуганные бледные юнцы из Квинса, крепкие, тропически пестро одетые, стильные, готовые пуститься в пляс, молодые латиноамериканцы, пожилая пара рука об руку. Пэм и Сара. Таково их принципиальное решение: муниципальное таинство.

Может быть, Зелигман будет их свидетелем.

Представляю себе их первую брачную ночь. Всегда неприятно думать о том, как занимаются любовью знакомые тебе люди, но здесь у меня не возникает никаких проблем. У них настоящая помолвка в полном смысле этого слова, они настолько чисты, что мысль об их отношениях не вызывает никаких порнографических ассоциаций. Пэм ласково и неуклюже прижимается к Саре, ложится на нее, она гладит его рукой по спине, изучая его пальцами, как это делают незрячие люди, он едва не плачет от счастья, поправляет ей волосы, отбрасывая прядь за ухо, как это делает она сама, читая Тору. Он касается ее губ, они целуются, но он не говорит при этом ни слова, его нерушимое «я» рушится и растворяется в ее любви. Темно, поздняя ночь, мальчики спят этажом ниже, но тусклый свет улицы заставляет светиться темным сиянием ее глаза. Не могу сказать, что чувствует при этом Сара, но она ведет и поддерживает его. Он погружается в полное познание, он чувствует себя так, словно они занимались любовью всегда, словно они были мужем и женой всю свою жизнь. В их любви нет открытия, нет новизны, и какова бы ни была плоть Сары, она сейчас переплавляется в то единственное, чем только и может обладать женщина…

Пэм еще не завершил своего обращения, но думаю, что они не станут из-за этого откладывать свадьбу. Сара с ее прогрессизмом встретит его на полпути. Вчера вечером он сказал мне, что никогда с такой полнотой не чувствовал себя христианином, чем сейчас, готовясь стать иудеем.

Пэм, ответил я ему, может быть, тебе лучше никому не рассказывать об этом.

Почему? Это же правда.

Ты уверен, что правильно все оцениваешь?

Ну, я признаю, что отчасти делаю все это, руководствуясь чувством духовного возмещения, если можно так выразиться. Может быть, с этого все началось. Но теперь я воспринимаю все гораздо глубже. Я чувствую себя освобожденным, мой разум воспрянул, интеллект приобщился к вере. Все встало на свое место, обрело внутреннюю логику. Я никогда не чувствовал себя таким честным, в моей вере в Создателя нет теперь никакого недоверия. Вера не привязана ни к какой мифологии. Она не связана никакими навязанными образами.