-  Да, господа мои, - сказал кто-то. - Видимо, придется нам и к этому приспособиться. По домам, что ли, командир? - Фриц угрюмо исподлобья оглядывал улицу.

    -  Ну, что ж, - произнес он обыкновенным человеческим голосом. - По домам, так по домам.

    Он повернулся и, сунув руки в карманы, первым направился к грузовику. Отряд потянулся за ним. Чиркали спички и зажигалки, кто-то обеспокоенно спрашивал, как же быть с опозданием на службу, хорошо бы справку какую-нибудь получить… Рассудительный и тут нашелся: сегодня все на службу опоздают, какие там еще справки. Толковище вокруг телеги рассосалось. Остались только Андрей да очкастый биолог, который твердо положил себе выяснить, у кого же все-таки бывает на болотах гон.

    Бородач, разбирая и вновь упаковывая пулемет, снисходительно пояснял, что гон на болотах бывает, брат, у краснух, а краснухи, брат, это вроде крокодилов. Видал крокодилов? Ну вот, только шерстью обросшие. Красной такой шерстью, жесткой. И когда у них гон идет, тут уж, браток, держись подальше. Во-первых, они здоровые, что твои быки, а во-вторых, ничего во время этого дела не замечают - дом не дом, сарай не сарай, все разносят в щепки…

    Глаза у интеллигента горели, он жадно слушал, поминутно поправляя очки растопыренными пальцами. Фриц позвал из грузовика: «Эй, вы едете или нет? Андрей!» Интеллигент оглянулся на грузовик, посмотрел на часы, жалобно застонал и принялся бормотать извинения и благодарности. Потом он схватил бородача за руку, изо всех сил потряс и убежал. А Андрей остался.

    Он и сам не знал, почему остается. У него случилось что-то вроде приступа ностальгии. И не то, чтобы он соскучился по русской речи - ведь все кругом говорили по-русски; и не то, чтобы этот бородач казался ему воплощением родины, вовсе нет. Но было в нем что-то какое, по чему Андрей основательно истосковался, что-то такое, чего он не мог получить ни от строгого язвительного Дональда, ни от веселого, горячего, но все-таки какого-то чужого Кэнси, ни от Вана, всегда доброго, всегда благожелательного, но очень уж забитого. Ни тем более от Фрица, мужика замечательного по своему, но как-никак вчерашнего смертельного врага… Андрей и не подозревал, что так истосковался по этому загадочному «чему-то».

    Бородач искоса взглянул на него и спросил:

    -  Земляк, что ли?

    -  Ленинградец, - сказал Андрей, ощущая неловкость, и, чтобы затушевать эту неловкость, достал сигареты и предложил бородачу.

    -  Вон как… - сказал тот, вытаскивая сигарету из пачки. - Земляки, выходит. А я, браток, вологодский. Череповец - слыхал? Охцы-мохцы Череповцы…

    -  А как же! - страшно обрадовался Андрей. - Там же сейчас металлургический комбинат отгрохали, огромнейший заводище!

    -  Ой ты? - сказал бородач довольно равнодушно. - И его, значит, тоже в оборот взяли… Ну ладно. А ты что здесь делаешь? Как зовут-то?

    Андрей назвался.

    -  А я, видишь ты, крестьянствую. Фермер, по здешнему. Юрий Константинович Давыдов. Выпить хочешь?

    Андрей замялся.

    -  Рановато как будто… - сказал он.

    -  Ну, может, и рановато, - согласился Юрий Константинович. - Мне ведь еще на рынок надо. Я, понимаешь, вчера вечером приехал и - прямо в мастерские, мне там давно пулемет обещали.