|
Дональд Купер, длинный, сутулый, в выцветшем комбинезоне, длинное лицо со складками возле рта, острый подбородок, поросший редкой седой щетиной; и Ван, широкий, приземистый, почти без шеи, в стареньком, аккуратно заштопанном ватнике, широкое бурое лицо, курносый носик, благожелательная улыбка, темные глаза в щелках припухших век; и Андрея вдруг пронизала острая радость при мысли, что все эти люди из разных стран и даже из разных времен собрались здесь вместе и делают одно, очень нужное дело, каждый на своем посту.
- …Теперь он уже старый человек, - закончил Кэнси. - И он утверждает, что самые лучшие женщины, каких он когда-либо знал, - это русские женщины. Эмигрантки в Харбине. Он замолчал, уронил окурок и старательно растер его подошвой блестящего штиблета. Андрей сказал: - Какая же она русская? Сельма, да еще Нагель. - Да, она шведка, - сказал Кэнси. - Но все равно. Это был рассказ по ассоциации. - Ладно, поехали, - сказал Дональд и полез в кабину. - Слушай, Кэнси, - сказал Андрей, берясь за дверцу. - А кем ты был раньше? - Контролером на литейном заводе, а до того - министром коммунального… - Да нет, не здесь, а там… - А-а, там? Там я был литсотрудником в издательстве «Хаякава». Дональд завел двигатель, и старенький грузовик затрясся и залязгал, испуская густые клубы синего дыма. - У вас правый подфарник не горит! - крикнул Кэнси. - Он у нас сроду не горел, - отозвался Андрей. - Так почините! Еще раз увижу - оштрафую! - Понасажали вас на нашу голову… - Что? Не слышу! - Бандитов, говорю, лови, а не шоферов! - проорал Андрей, стараясь перекричать лязг и дребезг. - Дался тебе наш подфарник! И когда только вас всех разгонят, дармоедов! - Скоро! - крикнул Кэнси. - Теперь уже скоро - не пройдет и ста лет! Андрей погрозил ему кулаком, махнул Вану и ввалился на сиденье рядом с Дональдом. Грузовик рванулся вперед, чиркнул бортом по стене в арке ворот, выкатился на Главную улицу и круто повернул направо. Устраиваясь поудобнее, так, чтобы пружина, вылезшая из сиденья, не колола в зад, Андрей искоса поглядел на Дональда. Дональд сидел прямо, положив левую руку на баранку, а правую - на рычаг переключения скоростей, надвинув шляпу на глаза и выставив острый подбородок, и гнал во всю мощь. Он всегда ездил так, «с максимальной разрешенной скоростью», не думая даже тормозить перед выбоинами на асфальте, и на каждой такой выбоине в кузове тяжело ухали баки с мусором, дребезжал проржавевший капот, а сам Андрей, как не старался упираться ногами, подлетал и падал в точности на острие проклятой пружины. Только раньше все это сопровождалось веселой перебранкой, а сейчас Дональд молчал, тонкие губы его были крепко сжаты, на Андрея он не смотрел вовсе, и потому чудился в этой обычной тряске какой-то злой умысел. - Что это с вами, Дон? - спросил Андрей наконец. - Зубы болят? Дональд коротко дернул плечом и ничего не ответил. - Правда, вы какой-то сам не свой последние дни. Я же вижу. Может быть, я вас обидел как-нибудь нечаянно? - Бросьте, Андрей, - проговорил Дональд сквозь зубы. - При чем здесь вы? И опять Андрею почудилось в этих словах какое-то недоброжелательство и даже что-то обидное, оскорбительное: где уже тебе, сопляку, меня, профессора, обидеть?… Но тут Дональд заговорил снова: - Я ведь не зря сказал вам, что вы счастливый. |
