Петр вспыхнул и написал отцу сердитое и гордое письмо, в котором были и такие строки: «Этим производством в капралы отец ввергает его в стыд и презрение подчиненных его чину, что он звания своего меньше еще знает, нежели они, и что он будет их учеником, а не они будут его учениками».

Таковы были нравственные устои этого семейства, воспитанные самим отцом. Потом, правда, Петр Панин жестоко поплатился за свое письмо, о котором отец имел неосторожность рассказать кое-кому из близких. Самый незначительный проступок, совершенный им при исполнении караульной службы при дворце, послужил поводом для удаления гордого и правдивого юноши из гвардии в действующую армию под начальство сурового фельдмаршала Миниха. Ему не простили презрительного отношения к нравам двора.

Впрочем, искренность и правдивость всех Паниных вызывала уважение, хотя и не давала, да и не могла дать им ни чинов, ни званий, ни богатства. Все это получали в избытке лишь низкие льстецы, умевшие в нужное время сказать нужные слова, умевшие подбирать крохи с императорского блюда.

Все это знала Елизавета, и тем не менее обстоятельства и давление фаворитов вынудили ее отправить в почетную ссылку и Никиту Ивановича.

Елизавета скоро отмахнулась от страшившей ее мысли, что от своего двора она удаляет самых честных и правдивых. Она всегда плыла по течению, не предпринимая смелых, решительных шагов, подчиняясь обстоятельствам и наговорам со стороны самых близких ей людей, не умея различить в них того, что шло от их собственных интересов, а что от ее интересов, — следовательно, и всего государства. Она была бы честной и хорошей женой какого-нибудь герцога, чисто бы одевалась и вела небольшой дом, завела бы интрижку с кем-то из приближенных так, чтобы ни муж, ни окружающие и не подозревали об этом, но ей не суждено было выйти замуж, судьба словно нарочно ставила ей непреодолимые препятствия, которые она не смела да и не имела сил и желания обойти.

Единственный раз, когда она попыталась воспользоваться поддержкой иностранных держав для восшествия на престол, опять-таки натолкнул ее на непреодолимые препятствия и заставил плыть по течению, отдав все на волю Бога…

Во время царствования Анны Иоанновны и регентства Бирона Елизавета опускалась все ниже и ниже. У себя в Александровской слободе она плясала вместе с дворовыми девками и ничуть не отличалась от них, разве что носила чуть более дорогие платьица из простенькой белой тафты, подбитые черным гризетом. Потом она объясняла это тем, что не желала входить в долги, чтобы не погубить своей души. Она и тогда твердо верила, что если бы умерла в то время, то ее долги никто не заплатил бы и душа ее пошла бы в ад, а этого она не хотела. Но долги она тем не менее делала, потому что вся ее семейка — литовские крестьяне — трое детей, две тетки, хоть и получившие от Екатерины и Петра Великого громкие титулы, но ничего за душой не имевшие и вечно презираемые знатью столицы и самой Анной Иоанновной, — доставляла ей немало хлопот и вводила в большие расходы. Она воспитывала за собственный счет двух дочерей Карла Скавронского, старшего брата Екатерины Первой, и старалась выдать их замуж достойно и прилично.

Анна Иоанновна заставила ее переехать в столицу, чтобы всегда приглядывать за этой легкомысленной и непочтительной цесаревной, установить за ней негласный, а иногда и явный надзор. И Елизавета жила в почти бедном доме на самой окраине, среди навозных набережных и куч мусора за забором из гнилых покосившихся досок. Но, как ни странно, природная веселость и доброта никогда не изменяли Елизавете, и она старалась привлекать в свой бедный дом хоть какое-нибудь общество. А рядом с ее домом располагались казармы, и потому солдаты стали бывать у принцессы, гордясь тем, что она крестила их детей, раздавала им орехи, пряники, а иногда и деньги.