— Это моего младшего братца, — ответила Pea. — Осталось с прошлого сезона — и лучше бы тебе натянуть что-нибудь на свою белую задницу, пока не появился Лукас. Эге, а это мое. — Она вырвала трико, как будто Бобби собирался его украсть.

Бобби натянул черную с золотом рубашку, еще пришлось повозиться с кнопками из стекляшек под черный жемчуг. Нашел, наконец, пару черных джинсов, но мало того, что они оказались обвисшими и плиссированными, так в них еще и не было карманов. — Это все штаны, какие у тебя есть?

— Господи, — вздохнула она, — я видела одежду, которую срезал с тебя Пай. Вряд ли ты сойдешь хоть за чье-нибудь представление о моде. Просто оденься, ладно? Мне не нужны неприятности с Лукасом. С тобой он, может, и миндальничает, но это означает только то, что у тебя есть что-то настолько ему нужное, чтобы не выделываться. У меня, уж конечно, ничего такого нет. Так что в отношении меня Лукас угрызений совести испытывать не будет.

Бобби нетвердо встал на ноги возле топчана и попытался застегнуть черные джинсы.

— Молнии нет, — сказал он, поднимая глаза на Pea.

— Поищи пуговицы. Должны быть где-то внутри. Такой стиль, знаешь ли.

Бобби нашел пуговицы. Хитрая конструкция. Он подумал, что будет, если ему понадобится пописать по-быстрому. Увидев возле кровати черные тапки из нейлоновых ремешков, он сунул в них ноги.

— А Джекки? — спросил он, ковыляя туда, где мог бы взглянуть на себя в зеркало в золоченой раме. — Из-за нее Лукас станет испытывать муки совести? — он следил за ней в зеркале и увидел, что по ее лицу мелькнула какая-то тень.

— А это еще что должно означать?

— Бовуа… он сказал, что она лошадь…

— Тише ты, — оборвала его Pea тихим и настойчивым голосом. — Если Бовуа упоминает при тебе о чем-то таком, это его дело. В остальных случаях — это не то, о чем можно говорить, понял? Есть вещи настолько скверные, что сам захочешь вернуться назад искать приключений на собственную жопу.

Бобби следил в зеркале за отражением ее черных глаз в тени полей мягкой фетровой шляпы. Теперь в них, казалось, появилось чуть больше белизны, чем раньше.

— Ладно, — сказал он после паузы, а потом добавил: — Спасибо.

Он поиграл воротом рубашки: поднял его сзади, снова опустил, пробуя разные варианты.

— Знаешь, — Pea склонила голову на бок, — если тебя одеть, ты не так уж плохо выглядишь. Правда, глаза у тебя как два окурка в сугробе…

— Лукас, — начал Бобби, когда они спускались в лифте, — ты не знаешь, кто это был? Кто разделался с моей старухой? — он намеревался спросить совсем другое, но вопрос выскочил сам собой, как пузырек болотного газа.

Лукас доброжелательно оглядел его с головы до ног. Черное длинное лицо негра осталось совершенно невозмутимым. Его великолепно сшитый черный костюм выглядел так, как будто его только что выгладили. В руке Лукас держал тяжелую трость из блестящего полированного дерева в красных и черных завитках прожилок с массивным латунным набалдашником. Вниз от набалдашника сбегали латунные накладки в палец длиной, утопленные в дерево трости.

— Мы этого не знаем, — широкий рот сжался в прямую и очень серьезную складку. — Но нам очень хотелось бы знать…

Бобби неуверенно переступил с ноги на ногу — ему было очень не по себе.

Уже сам лифт заставлял его робеть и чувствовать себя неловким. Размерами он напоминал небольшой автобус — и, хотя кабина не была переполнена, Бобби оставался в ней единственным белым. Черные, заметил он, когда его взгляд беспокойно скользнул по кабине, во флуоресцентном свете вовсе не выглядят полутрупами, как это происходит с белыми.