— Да нет, просто интересно.

— Интересно что? Тебе нужно на Таймс-Сквер?

— Нет, просто это первое место, какое пришло мне в голову. Я имел в виду, ты меня отпустишь?

— По правде сказать, нет, — сказал Лукас. — Но тебе не следует думать, что ты заключенный. Скорее — гость. Ценный гость.

Бобби бледно улыбнулся.

— А-а. Ладно. Как это у них называется? «Задержание в целях защиты»?

— Верно, — сказал Лукас, снова принимаясь за зубочистку. — И пока мы тут надежно экранированы славным Ахмедом, пора бы нам, Бобби, поговорить. Думаю, брат Бовуа уже рассказал тебе кое-что о нас. Что ты думаешь о том, что он тебе рассказал?

— Ну, — протянул Бобби, — это действительно очень интересно, но я не уверен, что все понял.

— Чего ты не понял?

— Ну, я, например, ничего не понимаю в этих ваших вудуистских штучках…

Лукас поднял брови.

— Это не мое дело, кто что готов проглотить, я хочу сказать — поверить, так? Но то Бовуа говорит о бизнесе, причем на уличном техе, да так, как я никогда раньше не слышал, а через минуту — о каких-то мамбо и привидениях, о духах и змеях. И, и…

— И о чем?

— О лошадях, — выдавил Бобби, горло у него перехватило.

— Бобби, ты знаешь, что такое метафора?

— Что-то из «железа»? Вроде компенсатора?

— Нет. Ладно, оставим метафоры в покое. Когда Бовуа или я говорим с тобой о лоа и их лошадях, как мы называем тех немногих, которых избирают лоа, чтобы ездить на них, просто сделай вид, что мы говорим на двух языках разом. Один из них тебе понятен. Это язык уличных техов, как ты его называешь. Мы можем использовать другие слова, но говорим мы все же на техе. Скажем, мы называем что-то Огу Ферей, а ты то же самое мог бы назвать ледорубом, понимаешь? Но при этом теми же словами мы говорим и о других вещах, и вот их-то ты и не понимаешь. Тебе это и не нужно. — Он убрал зубочистку.

Бобби сделал глубокий вдох.

— Бовуа сказал, что Джекки — лошадь для змея, змея по имени Данбала. Можешь прокрутить это для меня на уличном техе?

— Естественно. Думай о Джекки как о деке — киберпространственной деке, очень хорошенькой и с отличными коленками. — Лукас хмыкнул, а Бобби покраснел. — Думай о Данбале, которого некоторые называют змеем, как о программе. Скажем, о ледорубе. Данбала входит в деку Джекки, Джекки рубит лед. Вот и все.

— Ладно, — сказал Бобби, решив, что уже несколько освоился, — тогда что такое матрица? Если Джекки — дека, а Данбала — программа, что тогда киберпространство?

— Весь мир, — услышал он в ответ.

— Отсюда нам лучше пойти пешком, — сказал Лукас.

«Роллс» беззвучно и плавно остановился, негр встал, застегивая на две пуговицы пиджак.

— Ахмед привлекает слишком много внимания.

Он подобрал свою трость дверь, открываясь, издала мягкий чмокающий звук.

Бобби выбрался вслед за Лукасом в безошибочно узнаваемый запах, ставший визитной карточкой Муравейника, — богатая амальгама затхлых выхлопов подземки, древней копоти и едкого канцерогенного духа от свежей пластмассы, все это замешано на углекислом привкусе запрещенного допотопного топлива для автомобилей. Высоко над головой в отраженном ослепительном свечении дуговых ламп один из незаконченных фуллеровских куполов закрывает две трети вечернего неба цвета лососины. Рваный край купола напоминает разломанные серые соты. Лоскутное одеяло куполов Муравейника имело обыкновение порождать непредсказуемые смены микроклимата: были, например, области на несколько кварталов, где с закопченных геодезиков непрестанно сыпалась тонкая водяная пыль сконденсировавшейся влаги; кварталы же под наиболее высокими секциями купола славились статическими разрядами, этакой специфической городской разновидностью молнии.