|
Что касается Шико, то, устав размахивать плеткой и проголодавшись от этого непривычного физического упражнения, на которое его подвигнул король, он после Монмартрских ворот незаметно отделился от процессии в вместе со своим дружком, братом Горанфло, тем самым монахом из монастыря святой Женевьевы, который собирался исповедовать Бюсси, завернул в садик одной харчевни, пользовавшейся отменной репутацией. Там приятели распили изрядное количество бутылок пряного вина и полакомились чирком, убитым в болотах Гранж-Бательер. Затем, когда процессия возвращалась обратно, Шико снова занял свое место в рядах кающихся и вернулся в Лувр, с превеликим усердием бичуя без разбора всех, кто попадется под руку - и кавалеров и дам; па его языке это называлось: «Раздавать полное отпущение грехов». Когда стемнело, король почувствовал себя усталым от поста, от ходьбы босыми ногами по снегу, от неистовых ударов плети. Он приказал сервировать постный ужин, положить на плечи припарки, развести в камине большой огонь и отправился навестить Сен-Люка. Сен-Люк выглядел совсем здоровым и веселым. Со вчерашнего дня король сильно переменился. Теперь он думал только о бренности всего земного, о покаянии и смерти. - Ax! - вздохнул он с выражением человека, глубоко разочарованного. - Господь прав, делая наше существование столь горьким и тягостным. - Но почему, государь? - спросил Сен-Люк. - Потому что человек, устав от тягот мира сего, не страшится смерти, а, напротив, жаждет ее прихода. - Прошу прощения, государь, - возразил Сен-Люк, - говорите только за себя самого, я вовсе не жажду смерти. Отнюдь. - Слушай, Сен-Люк, - произнес король, сокрушенно покачивая головой, - ты поступишь правильно, ежели последуешь моему совету, более того, моему примеру. - С превеликим удовольствием, государь, коли ваш пример мне понравится. - Хочешь, я оставлю корону, а ты - жену, и мы вместе затворимся в какой-нибудь обители? У меня есть разрешение нашего святейшего отца. Завтра мы уже примем постриг, я буду зваться брат Генрих... - Простите, государь, простите, но вы не дорожите своей короной, она вам уже изрядно поднадоела, иное дело моя жена - она мне очень дорога, ведь я ее совсем еще но знаю. Поэтому я не могу принять ваше предложение. - Ох, ох, - завздыхал Генрих, - по-видимому, ты не так уж болен, как это кажется. - Правда ваша, государь, мне весьма полегчало. Дух мой спокоен, а сердце исполнено радости. И я испытываю безумную тягу к счастью и к наслаждениям. - Бедный Сен-Люк! - вздохнул король, складывая ладони, как на молитву. - Это вчера, государь, нужно было ко мне обращаться с вашими предложениями, вчера. О, вчера я был капризным и угрюмым страдальцем. Из-за пустяка мог бы утопиться в колодце. Но нынче вечером все по-другому, я прекрасно провел ночь и отлично - день. Клянусь смертью Христовой! Да здравствует жизнь со всеми ее утехами! - Ты всуе поминаешь Христа, богохульник! - Разве я поклялся Христом, государь? Возможно. Но ведь было время - и вы им клялись, если только память мне не изменяет. - Я клялся, Сен-Люк, но отныне я не клянусь. - Ну, про себя я так не скажу. Я буду поминать спасителя по возможности меньше, только это я и могу вам пообещать. К тому же господь бог добр и милостив к нам, грешникам, когда грехи наши происходят от человеческих слабостей. - Ты думаешь, бог дарует мне прощение? - О. |
