, за вас, государь, я не поручусь, я говорю только за себя, за вашего смиренного слугу. Чума меня возьми! Вы, вы греховодничали по-королевски, ну, а я грешил, как жалкий любитель, как частное лицо. Надеюсь, в Судный день у господа в руках будут разные весы и разные гири на них.
Король глубоко вздохнул, и забормотал «Confiteor» <Исповедуюсь (лат.)>, ударяя себя в грудь при словах «mea culpa» <Моя вина (лат.)>.
- Сен-Люк, - спросил он, - скажи наконец, не хочешь ли ты провести ночь в моей опочивальне?
- Это зависит от того, - ответил Сен-Люк, - чем мы будем заниматься в опочивальне вашего величества.
- Мы зажжем все свечи, я лягу, а ты почитаешь молитвы святым.
- Благодарствую, государь.
- Ты отказываешься?
- Такое времяпрепровождение меня не соблазняет.
- Ты меня покидаешь в беде, Сен-Люк, ты меня покидаешь!
- Нет. Я вас не покидаю. Отнюдь!
- Неужели?
- Коли вам так угодно.
- Конечно, мне угодно.
- Но при одном условии sine qua non <Непременном (лат.).>.
- Каком?
- Пусть ваше величество повелит накрыть столы, созвать придворных, и, ей-богу, мы славно потанцуем.
- Сен-Люк! Сен-Люк! - вскричал король, охваченный ужасом.
- В чем дело? - сказал Сен-Люк. - Я хочу подурачиться сегодня вечером, лично я. А у вас, государь, нет желания выпить и поплясать?
Но Генрих не отвечал. Его дух, порой столь жизнерадостный и бодрый, все больше и больше омрачался, казалось, он борется с какой-то тяготившей его тайной мыслью, так птица, к лапке которой привязан кусок свинца, не может взлететь и тщетно хлопает крыльями.
- Сен-Люк, - наконец произнес король замогильным голосом, - видишь ли ты сны?
- Да, государь, и очень часто.
- Ты веришь в сны?
- Из благоразумия.
- Как так?
- Очень просто. Сны успокаивают, утешают в житейских горестях. К примеру сказать, прошлой ночью мне снился превосходный сон.
- А именно, расскажи?
- Мне снилось, что моя жена...
- Ты все еще думаешь о своей жене, Сен-Люк?
- Более чем когда-либо.
- Ax! - сокрушенно произнес король и возвел глаза к потолку.
- Мне снилось, - продолжал Сен-Люк, - что моя жена, сохранив свое прекрасное лицо, ибо, государь, жена у меня красавица...
- Увы, да, - сказал король. - Ева тоже была красавицей, нечестивый грешник, а Ева погубила нас всех.
- Ах, вот почему вы настроены против моей жены. Но вернемся к моему сну, государь.
- Я тоже, - сказал король, - и я видел сон...
- Итак, моя жена, сохранив свое прекрасное лицо, обрела крылья и тело птицы, и вот она, пренебрегая всеми решетками и запорами, перелетает через стены Лувра и с нежным, коротким криком прижимается головкой к стеклам моего окна, и я понимаю, что этим криком она хочет сказать: «Открой мне, Сен-Люк, раствори окно, мой дорогой муженек!» - И ты открыл? - спросил король, находившийся на грани полного отчаяния.
- А как же иначе? - воскликнул Сен-Люк. - Я со всех ног бросился открывать. |