|
Изидора проводили по парадной лестнице в зеленую гостиную, едва освещенную двумя канделябрами, и дворецкий попросил его подождать. Весь дворец был погружен в полумрак. Так как во дворце жили до сих пор только частные лица, там никогда не было в достаточном количестве светильников, необходимых для парадного освещения, что было поистине королевской роскошью. Дворецкому поручено было узнать и о графе де Шарни, и о докторе Жильбере. Мальчик сел на Диван, Изидор принялся расхаживать взад и вперед. Спустя десять минут дворецкий вернулся. Его сиятельство граф де Шарни был у королевы. Доктор Жильбер был жив и здоров; предполагали, что он в настоящую минуту находился у короля, но никто не мог за это поручиться: дежурный камердинер отвечал, что король заперся у себя со своим доктором. Однако так как у короля было четыре придворных лекаря и один личный, то никто в точности не знал, с кем из докторов разговаривал король и был ли у него сейчас именно Жильбер. Если он там, ему передадут, что его кто-то ожидает в приемных королевы. Себастьен вздохнул с облегчением: ему нечего было опасаться, его отец был жив и здоров. Он подошел к Изидору поблагодарить его за то, что тот привез его с собой. Изидор обнял его со слезами на глазах. Мысль о том, что Себастьен только что вновь обрел отца, заставляла его еще сильнее оплакивать своего брата, которого он потерял и уже никогда не увидит. В эту минуту дверь распахнулась; лакей громко спросил: - Господин виконт де Шарни? - Это я! - выступая вперед, отвечал Изидор. - Господина виконта просят пожаловать к королеве, - объявил лакей, пропуская виконта вперед. - Вы меня дождетесь, Себастьен, не правда ли?.. - молвил Изидор. - Ежели, разумеется, доктор Жильбер меня не опередит... Помните, что я за вас отвечаю перед вашим отцом. - Хорошо, сударь, - отвечал Себастьен. - Еще раз прошу принять мою благодарность. Изидор последовал за лакеем, и дверь захлопнулась. Себастьен снова сел на диван. Перестав волноваться за здоровье отца, а также будучи уверен в том, что доктор простит его, принимая во внимание его намерение, Себастьен вспомнил об аббате Фортье, о Питу и подумал о том беспокойстве, которое должны были они пережить: один - из-за его бегства, другой - из-за письма. Он даже не понимал, каким образом, несмотря на их задержки в пути, Питу не догнал их с Изидором, ведь стоило Питу лишь встать на свои длинные, как ходули, ноги, и он легко и просто мог догнать почтовую лошадь. Вполне естественно, что, подумав о Питу, он перенесся мыслями в привычную обстановку, то есть представил себя среди высоких деревьев, красивых тенистых аллей, увидел перед собой уходящий в синеющую бесконечную даль лес; потом вспомнил о странных видениях, посещавших его порой среди этих высоких деревьев, в глубине их зеленых куполов. Он думал о женщине, которая столько раз являлась ему во сне и лишь однажды - так он, по крайней мере, полагал, - наяву; это было в тот день, когда он гулял в Саторийском лесу: эта женщина неожиданно появилась, мелькнула и исчезла, будто облако, в прекрасной карете, уносимой парой великолепных коней. Он снова переживал глубокое волнение, охватывавшее его всякий раз, как он, словно во сне, видел эту женщину, еле слышно шепча: - Мама! Мама! Мама! Вдруг дверь, в которую вышел Изидор, распахнулась. |
