Вчера допрос дошел до крайней точки, вдова Русслен не выдержала и закричала. Явились жандармы, птички упорхнули. Пленницу перевезли в другую тюрьму, тоже приготовленную заранее… Но все эти треволнения довели Жозефину до нервного срыва, и она упала в обморок.

Рауль раскрыл карту округи. От леса Молеврие до яхты путь был неблизкий — километров тридцать, и на любом из этих километров могла находиться тюрьма вдовы Русслен.

«По крайней мере, территория очерчена четко, — сказал сам себе Рауль. — Приступим к делу!»

На следующий день он бродил по нормандским дорогам, расспрашивая окрестных жителей, стремясь найти следы недавно промчавшейся здесь кареты. Каждый час приближал его к цели.

Как ни странно, именно в это время любовь Жозефины Бальзамо и Рауля стала особенно страстной. Молодая женщина, зная, что ее разыскивает полиция, не рисковала покидать палубу «Беспечной» и колесить в старой карете по просторам Нормандии. И как только Рауль возвращался со своих ежедневных прогулок, они бросались друг другу в объятья в таком отчаянном порыве, с такой томительной радостью, словно им грозил близкий и неминуемый конец.

То были горькие радости любовников, отравленные взаимными подозрениями и сомнениями. Каждый догадывался о тайных замыслах другого, и, сливая уста, оба понимали, что целуют врага.

— Я люблю тебя! — страстно повторял Рауль, в то же время мечтая вырвать мать Брижит Русслен из прекрасных рук графини Калиостро. Они обнимались с яростью сражающихся противников, часто их ласки становились грубыми и жестокими, глаза угрожали, и сама нежность граничила с безнадежным отчаянием. Они подстерегали друг друга, и каждый надеялся найти уязвимое место и поразить наверное.

Однажды Рауль проснулся от странного ощущения. Жозина лежала рядом и пристально рассматривала его лицо при свете ночника. Он вздрогнул: обычная ее божественная, полная таинственного очарования улыбка сейчас казалась юноше отталкивающе жестокой.

— Что с тобой? — спросил он. — Почему ты так смотришь на меня?

— Ничего, пустяки, — ответила она рассеянно и вышла из каюты Рауля. Через минуту она вернулась и показала ему фотографию:

— Это я нашла в твоих бумагах. Ты хранишь у себя портрет женщины. Кто она?

— Понятия не имею, портрет попал ко мне случайно, — небрежно сказал Рауль.

— В самом деле? — резко прервала она. — Ты лжешь. Это Кларисса д'Этиг. Думаешь, я никогда не видела ее и не знаю о вашей связи? Она ведь была твоей любовницей, не так ли?

— Нет, никогда! — возразил он живо.

— Она была твоей любовницей, — повторила Жозефина. — Я уверена в этом. Она до сих пор любит тебя, между вами не все кончено.

Он пожал плечами и хотел было сказать несколько слов в защиту юной девушки, но Жозина вновь перебила его:

— Хватит об этом, Рауль. Ты предупрежден, тем лучше. Я не стану нарочно искать ее, не буду пытаться с ней встретиться. Но если когда-нибудь она встанет на моем пути… пусть пеняет на себя!

— Нет, ты пеняй на себя, Жозина, если хоть один волосок упадет у нее с головы! — не задумываясь, воскликнул Рауль.

Жозина побледнела, ее подбородок дрогнул. Положив руку на шею Рауля, она чуть слышно произнесла:

— Ты пойдешь против меня?…

Ее ледяная рука судорожно сжалась. У него мелькнула мысль, что сейчас она его задушит, он вскочил о постели. В свою очередь, испуганная его движением, она мгновенно выхватила из-за корсажа стилет. Оба застыли. Наконец Рауль негромко произнес:

— Ах, Жозина, до чего мы дошли!… Даже не верится.

Они бросились друг другу в объятья, но она не выпустила из руки стилет, и одного его угрожающего жеста было бы достаточно, чтобы она вонзила холодное лезвие ему в шею.