— Да, — отвечал король, — разве вы не знаете, что я велел его взять под стражу в Марселе и, не дожидаясь прибытия его в Англию, повесить убийцу как собаку.

— Нет, ваше величество, я этого не знал, — сказал тихо Монтраверс, прислонясь к стене.

— Но в бумагах его ничего не нашли; из этого я заключил, что все предписания должны храниться у вас, потому что, вероятно, вы получали письменные приказания: мысль о таких злодеяниях может прийти в голову только тем, кто может воспользоваться их исполнением.

— Я их сохранил, как средство к спасению или мщению.

— Они теперь с вами?

— Со мной, ваше величество.

— И отдадите их мне?

— Если только ваше величество прикажет.

— Хорошо… помните, что я обещал вам прощение, с условием рассказать мне все подробно; итак, говорите не опасаясь.

— Лишь только ваше величество изволили отправиться в армию, — продолжал Монтраверс трепещущим еще голосом, но спокойнее прежнего, — как мне и Гюрнаю приказано было ехать за королем в Кенилворт и отвезти его в Корф, где, однако, он пробыл только несколько дней, и потом был отправлен в Бристоль, а из Бристоля перевезен в Берклей, находящийся в Глочестерском графстве, где стражем его назначен был кастелян того замка, хотя, впрочем, и мы оба находились при нем для исполнения полученных нами предписаний.

— Какого рода были эти предписания? — спросил Эдуард в свою очередь дрожащим голосом.

— Дурным обращением довести пленника до того, чтобы он сам лишил себя жизни.

— Это повеление было письменное? — спросил король.

— Никак нет, ваше величество, словесное.

— Остерегитесь говорить то, чего доказать не можете, Монтраверс!

— Вашему величеству было угодно, чтобы я говорил всю истину…

— Но… от кого… — едва мог выговорить Эдуард, — получили вы это повеление?

— От Робера Мортимера.

— А! — и Эдуард вздохнул свободнее.

— Король переносил все с такой кротостью и терпением, что заставлял нас часто колебаться в исполнении полученных предписаний.

— Бедный страдалец!.. — сказал тихо Эдуард.

— Наконец, получено было известие, что ваше величество должны скоро возвратиться; угнетения наши не могли довести до отчаяния короля; напротив, он покорялся своей участи, переносил все с ангельским терпением; тогда, вероятно, заметив, что невозможно ожидать от этого успеха, мы получили повеление за печатью Эрсфорского епископа…

— По крайней мере, это повеление, я надеюсь, с вами! — вскричал Эдуард.

— Вот оно, ваше величество.

С этими словами Монтраверс подал королю бумагу за печатью епископа; Эдуард развернул ее тихо, дрожащими руками.

— Но как могли вы исполнить повеление епископа, — продолжал Эдуард, — в то время, как король был в отсутствии, а королева правительницей? Разве тогда все, кроме только меня одного, могли царствовать? И все имели право казнить в отсутствие того, кто один мог миловать!..

— Прочтите, ваше величество, — сказал хладнокровно Монтраверс.

Эдуард взглянул на бумагу, на ней заключалось все повеление в одной строке, но эта строка изобличала руку той, которая ее начертала.

— Почерк руки королевы!.. — вскричал с ужасом Эдуард.

— Да, ваше величество, это ее почерк, — продолжал Монтраверс, — они знали, что мне известен почерк руки королевы, потому что я был ее секретарем.