Приведя форму в порядок, она отправилась в замок. У входа в здание она столкнулась с Альбертом. Она надеялась, что вся работа будет закончена в этот день, но Альберт предупредил, что ему потребуется еще два дня, так как в гостевом флигеле тоже обнаружились неисправности. Он попросил разрешения оставить инструменты в замке на выходные дни. Ким не стала возражать.

Она спустилась вниз и осмотрела вход в крыло для слуг. К ее разочарованию и возмущению, весь пол был опять заляпан грязью. Она вышла за дверь и посмотрела на коврик. Он был в девственно-чистом состоянии. Его попросту не заметили, и никто не думал им пользоваться.

Чертыхаясь, Ким снова взялась за швабру, горько укоряя себя, что вчера не сказала о беспорядке сотрудникам лаборатории.

Ким пересекла дворик и осмотрела вход в крыло для гостей. Там было немного чище, поскольку лестница была покрыта ковром, Ким пришлось достать для уборки старый пылесос. Закончив с этим малоприятным занятием, она решила на этот раз, не откладывая в долгий ящик, поговорить с учеными.

Убрав пылесос, она заставила себя пойти в лабораторию, но по дороге передумала. Ким решила подождать подходящего случая, а не ходить туда специально. Ирония судьбы заключалась в том, что в начале месяца ей не хотелось посещать лабораторию, потому что ее довольно холодно принимали, а теперь она не хотела туда идти в предвкушении слишком уж бурных проявлений радости.

Кончилось все тем, что Ким поднялась по лестнице на чердак и принялась за работу. Находка накануне письма Томаса Гудмена подогрела ее энтузиазм. Время летело быстро, и она не успела заметить, как наступил час обеда.

Возвращаясь в коттедж, Ким проходила мимо лаборатории. Поколебавшись некоторое время, она решила и на этот раз не заходить туда. Она понимала, что просто тянет время, но ничего не могла с собой поделать. Она даже решила поговорить с Эдвардом насчет грязи в замке, а уж он пусть сам разбирается со своими сотрудниками.

После обеда Ким вернулась на чердак, где проработала без перерыва до самого вечера. Единственным документом, относящимся к интересующему ее периоду, оказалась ведомость оценки успеваемости Джонатана Стюарта. Прочитав ее, Ким убедилась, что Джонатан был весьма средним студентом. Согласно цветисто выраженному мнению одного из преподавателей, Джонатан проявлял больше склонности к плаванию в пруду и катанию на коньках по льду Чарльз-Ривер (в зависимости от сезона), нежели к логике, риторике или этике.

Вечером, когда Ким наслаждалась зажаренной на гриле свежей рыбой и зеленым салатом, она увидела пикап службы, развозящей по заказу пиццу, который въехал на территорию имения и направился к зданию лаборатории. Она подивилась тому, что Эдвард и его сотрудники существуют так долго на однообразной примитивной пище. Дважды в день к лаборатории подъезжали такие вот машины, подвозящие пиццу, зажаренных кур или китайские супы. В самом начале месяца Ким предлагала Эдварду готовить для него обед, но он отказался, решив питаться вместе со всеми.

С одной стороны, Ким была поражена такой преданностью делу, но какое-то чувство подсказывало ей, что они ведут себя как ненормальные фанатики.

Около одиннадцати Ким вышла погулять с Шебой. Она стояла на крыльце, пока кошка бродила по травке. Наблюдая за Шебой, Ким время от времени поглядывала на окна лаборатории, в которых был виден свет. При этом она думала о том, сколько еще времени ученые смогут выдерживать свой сумасшедший график.

Когда Шеба, по мнению Ким, нагулялась, она унесла кошку домой. Животное не выразило по этому поводу особого восторга, но Ким, памятуя о предупреждениях полицейских, сочла за благо не оставлять кошку на улице на ночь.

Поднявшись наверх, Ким стала готовиться ко сну. В течение часа она читала, но это не помогло ей отключиться от проблем. Хуже того: чем дольше лежала она в постели, тем больше усиливалось ее беспокойство. Встав с кровати, она пошла в ванную и приняла таблетку ксанакса.