— Хм.

Сколько же времени Лем Цурик будет околачиваться в кустарнике? Вся его жизнь — все обломки его жизни — остались здесь, в Лесной долине. Майлз задумался над контрастом. Несколько недель назад Цурик был молодым человеком, у которого было всё: дом, жена, прибавление семейства, счастье; по меркам Лесной долины — жизнь в удобстве, с уверенностью в завтрашнем дне. Его хижина, не мог не заметить Майлз, хоть и была проста, но содержали ее в порядке, любовно и неустанно, и в ней не было той неопрятности, которая подчас сопутствует бедности. Конечно, зимой здесь должно быть гораздо суровее. А теперь Цурик — затравленный беглец, оторванный во мгновение ока от того немногого, что у него было. Теперь, когда его ничто не держит, побежит ли он прочь, не останавливаясь? Но ему некуда бежать, задержится ли он здесь, у развалин своей жизни?

В мозгу Майлза свербела мысль о полицейском подкреплении, которое находится в нескольких часах лёту, в Хассадаре. Может, пора позвать их, пока он не усугубил ситуацию своими неловкими действиями? Но… если бы граф предполагал, что проблему нужно решать демонстрацией силы, он бы разрешил ему в первый же день явиться в аэрокаре, разве не так? Майлз пожалел, что ему пришлось два с половиной дня потратить на поездку верхом. Эта задержка погасила импульс его движения вперёд, притормозила его так, что он сравнялся с пешим темпом Лесной долины, обременила его временем для сомнений. Предвидел ли это граф? Что знал он такого, чего не знал Майлз? Что он мог знать? Черт побери, совсем не нужно было специально усложнять задачу камнями преткновения, она и сама по себе достаточно трудна. «Он хочет, чтобы я был умным,» — мрачно подумал Майлз. «И, что еще хуже, он хочет, чтобы все здешние жители видели, как я проявляю свой ум.» Он взмолился к небесам, чтобы вместо этого у него не вышло проявить впечатляющую глупость.

— Очень хорошо, староста Кейрел. На сегодня Вы сделали всё, что могли. Давайте закругляться на ночь. Отзовите и людей. В темноте вы вряд ли что найдёте.

Пим поднял руку со сканером, явно собираясь предложить его использовать, но Майлз жестом остановил его. Пим выразительно поднял брови. Майлз слегка покачал головой.

Кейрела не надо было уговаривать. Он послал Алекса отозвать поисковый отряд, который ушёл, вооружившись факелами. Он всё ещё побаивался Майлза. Быть может, Майлз был для него такой же загадкой, как он сам — для Майлза? Майлз мрачно надеялся на это.

Майлз не был уверен, в какой момент долгий летний вечер перешёл в вечеринку. После ужина начали постепенно собираться мужчины, приятели Кейрела, старейшины Лесной Долины. Некоторые, очевидно, были завсегдатаями сборищ для прослушивания вечерних выпусков правительственных новостей по аудиоприёмнику Кейрела. Имён было слишком много, и Майлз не мог позволить себе забыть хоть одно из них. Явилась группа запыхавшихся самодеятельных музыкантов, с самодельными же горскими музыкальными инструментами. Очевидно, этот оркестр собирался на все свадьбы и похороны Лесной Долины. Майлзу происходящее с каждой минутой всё больше напоминало похороны.

Музыканты стали посреди двора и заиграли. Крыльцо-штаб Майлза теперь превратилось в помост с ложей для высокопоставленного зрителя. Трудно было проникнуться музыкой, потому что все зрители так пристально наблюдали за ним. Некоторые песни были серьёзные, некоторые — смешные, но эти поначалу пелись с оглядкой. Часто Майлз начинал искренне смеяться, но замирал на середине, услышав лёгкий вздох облегчения от окружающих; когда он застывал неподвижно, то и они, в свою очередь, замирали, останавливались как вкопанные, как два человека, которые пытаются разойтись в коридоре.

Но одна песня была так прекрасна — плач по потерянной любви — что поразила Майлза в самое сердце. Елена… В этот момент давняя боль превратилась в светлую, далёкую печаль, будто он исцелился, или по крайней мере осознал, что исцеление произошло незаметно для него самого.