Изменить размер шрифта - +
Когда я приехала в Швецию, у меня с собой было всего ничего: ребенок в животе и сумка, полная париков.

Мишель протянула руку и взяла с блюда бутерброд.

— Яблочко от яблони недалеко падает. Какова мать, такова и дочь, скажете вы. Я не стану вдаваться в детали. Мы выжили, вот и все. Мой ребенок не был плодом нищеты или войны, нет, он был плодом страсти, страсти столь сильной, что я оказалась не в силах ей противиться. Моя мать умерла, не подозревая, что я беременна. Она тяжело болела, и я не хотела расстраивать ее этой новостью. Она была матерью-одиночкой, которой пришлось выживать в жестоком мире, то же будущее ждало и меня. Но по воле судьбы я оказалась в Швеции. Стала работать в ресторане и познакомилась с семьей владельцев отеля в Соллефтео, которые предложили мне перейти к ним. Они искали иностранцев для работы в летний сезон. Судя по всему, в городе было много солдат, готовых потратить деньги на развлечения. Пригласить иностранку в то время было большой смелостью, но эти люди не были консерваторами. Как и я сама. К тому же мне было нечего терять. Я поехала к ним и через неделю познакомилась с моим будущим мужем. Он доставлял продукты в отель. Я получила так называемую стабильную жизнь для меня и моего ребенка, хотя мне пришлось дорого за это заплатить.

— Значит человек, которого Фредерик звал папой, знал, что он не его отец? — напряженно спросила Анна.

Мишель улыбнулась.

— Знал ли он? Знать и осознавать — разные вещи. Он никогда не спрашивал, а я не рассказывала. К счастью, Фредерик был очень похож на меня, за исключением волос, но они у него были такие же темные, как и у моего мужа. Но, разумеется, муж что-то подозревал. Слишком разные были они с Фредериком. Со временем я встала между ними.

— А Фредерик? Он знал?

— Конечно нет. Я никогда ему не говорила. Может быть, он тоже подозревал, я не знаю. Но никогда бы не спросил. Это было бы вульгарно, а значит, не в характере Фредерика.

Впервые в ее голосе появилось хоть какое-то чувство, подумала Мари. В плавном потоке гласных и согласных она уловила тень чего-то большего. Горя? Злости? Раскаяния? Сожаления? О чем она жалеет? О том, что заставляла Фредерика изображать воздух, пока играла своим друзьям на рояле? А потом смеялась над ним на глазах у всех?

— Как я сказала, они были слишком разные. Мой муж был грубоват. Кто-то назвал бы его настоящим мужчиной, другие — пещерным человеком. Конечно, в моем присутствии он старался сдерживаться, но о том, чтобы измениться, не было и речи. А Фредерик пошел в меня и в своего родного отца. Который, кстати говоря, был музыкантом. Разумеется, такой сын был большим разочарованием для моего мужа. Мальчик, который предпочитал играть с париками, а не стрелять из ружья.

Вот Мишель и сказала то, чего не могла не сказать.

— Да, полицейские рассказали мне, чем он занимался и как был одет в день своей смерти. Я его не виню. Фредерик был очень талантлив. Как и его отец. Возможно, если бы он реализовал свой талант, все сложилось бы по-другому. Но для него парики стали возможностью спрятаться, когда отец был им недоволен. Зная это, я пыталась его защитить. Я сделала много ошибок в жизни, признаю, но я делала для сына все, что могла. Моя жизнь стала непрерывной борьбой. А мне надо было думать и о себе.

Она сказала это совершенно спокойно и искренне. «Я хочу выжить».

«Я хочу, чтобы меня запомнили».

— Но роковой день настал… Фредерик думал, что папа уехал надолго, я была на уроках в школе. Сын остался дома один, и ему пришла в голову идея… Он надел мое платье и парик, надушился духами, повязал бусы и вставил сигарету в мундштук, как его бабушка на фотографии. Прикурил ее. Включил граммофон. Он танцевал и пел под музыку и не заметил, как муж вернулся со своими товарищами с охоты домой, чтобы выпить.

Быстрый переход