Феофано продолжала пылать бешеной страстью к Константину, требуя от него взамен лишь такой же страсти, хотя чего бы она от него ни потребовала, говорил Константин, он выполнит все, даже в огонь бросится.

— Зачем же тебе бросаться в огонь? — отвечала Феофано. — Ты нужен мне живой, а не испепеленный.

Но пришел день, а вернее, ночь, когда Феофано все же поручила ему одно дело, и это наполнило душу Константина радостью и страхом. Поручение было поистине странным и опасным, правда, не опасность заботила Константина, а мысль, что если он не справится с заданием, то уронит себя в глазах императрицы. Разве не странно, думал он, велеть ему выкрасть пергамент с формулой греческого огня, тайной которого владеют только два человека — сам император и императрица.

Решимость Константина нисколько не поколебало требование Феофано войти обманным путем в оружейную мастерскую и убить мастера Леонтия Мануила. Во-первых, Леонтий Мануил, как, впрочем, и все его подмастерья, и так уже был приговорен к смертной казни, которую заменили работой в мастерской. Во-вторых, приказ исходил от императрицы, имевшей право распоряжаться жизнью своих подданных. И, в-третьих, он — солдат и как солдат всегда должен быть готов убивать, хотя до этого дня ему еще не довелось лишить жизни ни одного человека. Когда же волнение, вызванное столь неожиданным приказанием Феофано, улеглось, его сменило такое возбуждение, что Константин испугался, как бы из-за этого все не сорвалось, и подумал, что, наверное, он слишком слаб и неумел, чтобы идти на убийство, ему самому даже показалось странным, как мог он так легко, чуть ли не с радостью согласиться на такое преступление. В Константине вдруг заговорила совесть, и совесть эта восставала против шага, на который он уже решился не столько из преданности, сколько из любви. Но он заставил свою совесть умолкнуть.

Евнух, устраивавший его встречи с Феофано, со всеми подробностями изложил ему план действий и под конец вручил императорскую печать: Константин должен был показать ее мастеру оружейных дел, чтобы тот открыл ему люк, через который в мастерскую передавались необходимые материалы. Этот хорошо продуманный и тщательно разработанный план обязательно должен был увенчаться успехом. Константин не обнаружил перед евнухом признаков слабости и так сумел подавить в себе волнение, что сам уверился, будто обладает хладнокровием, необходимым для такого дела.

Все было предусмотрено: часовых в нужный момент отвлекут, факелы, освещающие мастерскую снаружи, погасят, дозор, обходящий дворы, займется тушением небольшого пожара, специально устроенного в саду.

Евнух еще раз уверил Константина, что все продумано до мелочей и что в этом деле ему будет сопутствовать удача так же, как она сопутствовала ему в тайных свиданиях с императрицей. Показная уверенность евнуха укрепила волю Константина, и он, не размышляя, во всем положился на своего провожатого.

Все произошло так, как и было задумано. Оказавшись лицом к лицу с мастером Леонтием Мануилом, Константин, не колеблясь ни минуты, выхватил короткий кинжал, который дал ему евнух, и всадил его в шею мастера. Тот рухнул замертво, не успев даже осознать, что происходит.

Константину это показалось совсем нетрудным. Его рукой управляла какая-то посторонняя сила: он был похож на тех бронзовых львов, которых показала ему Феофано в Тронном Зале, где она, голая, совершала с ним прямо на троне один из своих причудливых любовных ритуалов.