Как я.

И это исчерпывающая правда. Ему казалось, что каждое следующее столетие становилось все тяжелее и тяжелее. Подобно Ашерону, он все больше и больше терял человечность. Это была одна из причин, почему для него так важно было попытаться спасти Кироса. Впервые за эти века его по-настоящему что-то тронуло.

Он действительно желал уберечь старого друга.

Но ему пока придется подождать. Он почувствовал, что занимается рассвет.

Дейнджер взглянула в окно, как будто тоже поняла это. — Уже слишком поздно. Я, пожалуй, пойду.

Он кивнул, она оставила его одного.

Не успела она скрыться из виду, как к нему вернулось раздражающее ощущение слежки.

Алексион беспокойно потер затылок. — Клянусь, Сими, если это ты путаешь меня, я не стану блокировать твои кредитки. Я сотру их в порошок.

ГЛАВА 9

Дейджер провела беспокойный день в кровати, пытаясь поспать, и, в конце концов, обнаружила тщетность этого стремления. Еще не было шести вечера, когда она встала — сердце колотилось, мысли смешались от жутких картин.

Непристойные фантазии об Алексионе переплетались с кошмарами, где он пытался убить ее. Как бы волнующе сон не начинался, все сводилось к тому, что Алексион заточал ее в тесной и темной каморке вместе с другими охотниками. Потрепанные и больные, тощие как скелеты, они молили о пощаде, до тех пор пока их, друг за другом, не выводили на Гревскую площадь, где гильотина в красном остове, ждала момента снести им головы.

Преследующий звук рассекаемого воздух восьмидесяти восьми пудового лезвия раздавался в ее ушах, вместе со звуком толпы людей и даймонов, поощряющих одобрительными возгласами их смерти.

Но самой причудливой, наиболее тревожной частью ее сна был образ Алексиона, сидящего в стороне от толпы, а-ля мадам Дефарж, составляющего список их имен, чтобы палач (Ашерон) знал, кого убить следующим.

Черт бы тебя побрал, Чарльз Диккенс, за этот образ! Ее собственные воспоминания о революции были достаточно плохи. Последнее, в чем она нуждалось, был кто-то, кто добавит их.

Дейнджер лежала в постели, схватившись за свое горло. Ужасные крики из прошлого звучали у нее в ушах. Снова и снова она видела лица невинных людей, убитых голодной толпой, которая была настроена против целого социального класса людей. Десятилетия прошли с тех пор, как она в последний раз вспоминала свою человеческую жизнь.

Ее смерть.

Но сейчас это поразило ее своей ошеломляющей четкостью и едкостью. Даже хуже, она вспомнила время вскоре после революции, когда было модно для парижан проводить «Балы жертвы», где только люди, которые не были допущены к участию, были теми, чья семья была убита комитетом. Все участники носили красные ленты, повязанные на горле в память о делах рук Мадам гильотины. Это было настолько отвратильно, что сподвигло ее покинуть свою родину и никогда не возвращаться.

Она ненавидела эти воспоминания. Она ненавидела все о них. Было так несправедливо потерять все из-за жадности одного человека. Человека, которого она сама привела в семью. Но из-за нее, ее отец со своей женой, и ее брат с сестрой не умерли бы.

Почему она никогда не верила, что Мишель лжет? Почему?

Вина и стыд за это все еще свербили у нее внутри. Она убила свою собственную семью, потому что влюбилась в ложь, которой заманил этот козел. Слезы набежали на глаза, когда горло стянуло так сильно, что она едва могла дышать.

«Папа,» — рыдала она, переживая заново потерю своего отца. Он был хорошим человеком, который заботился о людях, работающих у него. Никогда он не забывал ни о ней, ни о ее матери. На самом деле, он хотел отказаться от своего дворянского титула, чтобы жениться на ее матери, когда она неожиданно забеременела.