Они были совсем одни в маленьком освещенном лампой мирке, который под ритмичное постукивание колес мчался сквозь тьму, подступившую к самым окнам вагона. Им было тепло под мягкими пледами, их ноги на каменной грелке почти соприкасались…
Один раз поезд остановился, и сиделка со своей подопечной вместе вышли на пронзительный ночной воздух, не столько чтобы размять ноги, хотя и это было не лишним, сколько для того, чтобы воспользоваться станционными удобствами. Вернувшись в вагон, когда прозвучал свисток и паровоз выпустил струю пара, они опять закутались в пледы, и Мэри попросила Эстер продолжить рассказ.
Медсестра повиновалась. Сама того не желая, она теперь с увлечением заговорила о замыслах, кипевших в ней сразу после возвращения, о своем страстном желании реформировать больничное дело в Англии, исходя из полученного опыта. Пожилая дама улыбнулась, заинтересованная:
– Если вы скажете, что вам это удалось, я перестану вам верить.
– И правильно сделаете! Боюсь, я потерпела неудачу, потому что была слишком самоуверенной и действовала без разрешения. – Девушка не собиралась распространяться на эту тему. Не стоило так откровенничать с пациенткой, но эта женщина уже стала для нее больше, чем пациенткой, и слова сорвались с языка сами собо й.
Миссис Фэррелайн весело рассмеялась:
– Браво! Если бы мы всегда дожидались разрешения, человек до сих пор не изобрел бы колесо. И что же вы предприняли?
– Предприняла?
Склонив голову немного набок, Мэри вопросительно взглянула на Эстер:
– Не будете же вы уверять меня, что восприняли поражение, как послушная девочка, и покорно отошли в сторонку? Неужели вы не пытались так или иначе бороться?
– Я… нет, – вздохнула мисс Лэттерли и заметила, что по лицу ее собеседницы пробежала тень разочарования. – Не пыталась, потому что мне пришлось вмешаться в другую борьбу, – поспешно добавила она. – За… справедливость другого рода.
В глазах Мэри вновь блеснул интерес:
– Да?
– Видите ли… Мне… – Почему ей так трудно рассказывать о том, как она помогала Монку? Ведь в сотрудничестве с полицией нет ничего позорного. – Я познакомилась с полицейским инспектором, который расследовал дело об убийстве одного армейского офицера, и казалось, что вот вот произойдет ужасная судебная ошибка…
– И вы смогли предотвратить ее? – предположила старая леди. – А позже вы не возвращались к вопросу о больничной реформе?
– Я… – Эстер почувствовала, что мучительно краснеет. Перед ее глазами так отчетливо встало лицо Уильяма – скуластое, с темными глазами, – словно он сидел напротив.
– Позже возникли всякие другие дела, почти сразу, – пробормотала она. – И опять существовала угроза несправедливого приговора. Я помогала…
Легкая улыбка тронула губы Мэри:
– Понимаю. По крайней мере, догадываюсь. А потом еще одно дело, и еще? Каков он из себя, этот ваш полицейский?
– Он вовсе не мой! – с излишней горячностью воскликнула девушка.
– Не ваш? – не поверила миссис Фэррелайн, и в ее голосе прозвучала насмешка. – А разве вы не влюблены в него, моя дорогая? Расскажите мне, сколько ему лет, как он выглядит?
Медичка на мгновение усомнилась, стоит ли говорить, что Монк сам не знает своего возраста. В дорожной катастрофе он потерял память, которая стала понемногу возвращаться к нему лишь через много месяцев, почти через год. Это была слишком долгая история, и к тому же Лэттерли не была уверена, имеет ли право ее рассказывать.
– Я точно не знаю, – уклонилась она от ответа.
Мэри кивнула:
– А его внешность, манеры?
Эстер попыталась быть честной и беспристрастной, но это оказалось труднее, чем она ожидала. |