Люди начинают задумываться о твоем возрасте; но если ты бездетна, тебе дают столько лет, насколько ты выглядишь. Справедливости ради надо сказать, что она вовсе не хотела обидеть меня. И никогда не рассказывала мне об отце того, чего бы я и так не знала. Будь я мальчиком, отец, наверное, обращал бы на меня больше внимания… Он никогда не злился на меня, никогда не наказывал – он просто меня не замечал. – Она замолчала, а затем с горечью добавила: – Точно так же, как и мать.
Ричард молча обдумывал услышанное, а Сью с беспокойством следила за ним, жалея, что так разоткровенничалась, и надеясь, что он не догадается о том, о чем она умолчала.
– Такое впечатление, что у тебя вообще не было родителей, – наконец произнес он, и ее зеленые глаза широко распахнулись от изумления. – Они тебя не любили, не заботились о тебе… Их нельзя назвать жестокими людьми, просто, воспитывая тебя, они не вкладывали в тебя душу.
Она не отвечала, боясь расплакаться, а Ричард отвернулся и стал смотреть в окно. Ей был виден лишь его четко очерченный профиль.
Затем он заговорил тихим голосом:
– Я расследую участившиеся случаи краж ценных произведений искусства, картин и скульптур. Один мой коллега работает над этим делом уже несколько месяцев. Он думает, что все эти преступления тщательно планируются одним и тем же человеком, заранее знающим, кто купит украденную вещь. Иными словами, кражи совершаются по заказу. Сьюзен нахмурилась.
– А при чем тут Питер? Ведь не считаете же вы, что он руководит бандой преступников?
Но, как ни странно, ей самой эта идея не показалась слишком уж невероятной – насколько она могла заметить, отчим не отличался высокими моральными принципами. Он был эгоистичным и жадным человеком, и ему ничего не стоило обойти закон, если он вставал на его пути к богатству. К тому же он очень не любил говорить о своем прошлом, о том, где жил прежде и как сколотил свое состояние.
Ричард не сводил со Сьюзен пристального взгляда серых прищуренных глаз.
– Нет, подозрения падают на другого человека, не на Питера Островски. Но твой отчим мог покупать похищенные картины.
– Зная, что они украдены?
– Более того – делать заказы, говорить, какие картины он готов купить.
– Например, картину бельгийского художника, репродукция которой есть в этой книге? – спросила Сьюзен, указывая взглядом на лежащую на тумбочке монографию по искусству.
– Точно. – Рич взял книгу и раскрыл на том самом месте, где помещалась репродукция, о которой говорила Сьюзи. – Ведь картина у него, правда?
Сьюзен кивнула.
– Да, в его апартаментах.
– Я узнал ее на фотографии, которую стащил с твоего комода. Вот почему я заговорил об Островски с Фрэнком Гибсоном…
– С Гибсоном?
– Это мой коллега. Он тут же понял, о ком идет речь, – твой отчим очень известный коллекционер. И Фрэнк не удивился тому, что он может иметь какое-то отношение к преступникам. Его имя нередко появляется в прессе, иногда в связи с делами довольно сомнительными, но он не попадал в поле зрения Гибсона, пока я не показал ему снимок.
– И он попросил тебя заняться Питером?
– Он хочет, чтобы я разобрался с картиной с фотографии – ведь она может оказаться копией.
– Сомневаюсь, – честно ответила Сьюзи. – Питер не стал бы держать копию в своих личных апартаментах. Более того, у него в коллекции вообще нет копий. Он часто повторяет, что скорее уж купит работу никому не известного художника в какой-нибудь третьесортной галерее, чем приобретет копию, пусть даже выполненную большим мастером.
– Значит, картина украдена, и ему об этом должно быть известно. |