|
А потому я был бы рад подать ему хоть какое-нибудь облегчение. Я это ему сказал, и он, казалось, был тронут моим отношением. «Знаете, сударь, – таковы были приблизительно его слова, – я не нахожу, чтобы мне так уж стоило соболезновать. Я видел славный бой и, так как умереть все равно нужно, я не жалею, что поплатился в нем жизнью. На своем веку я не знавал особенно завидных радостей и испытал участь, которой не пожелаю ни одному человеку, если только он не готов считать заранее, что и наихудшая вполне естественна и что мы подвластны своей звезде. Мне однажды предсказали в Париже, когда я как-то кутил с бароном де Ганневалем, который свел меня к ворожее, что я пострадаю от морского светила. Я вижу, что это была правда, и кавалер де Моморон взялся оправдать предсказание с помощью эксских судей, хоть я и не хочу этим сказать, будто я осужден несправедливо. Я действительно, сударь, убил этого дурачка Паламеда д'Эскандо, но не по той причине, которая приводилась и которая навлекла на меня совершенно понапрасну ревнивую ненависть этого бедняги Моморона. Да, сударь, что меня бесит, так это то, что могли подумать, будто Марк-Антуан де ла Пэжоди мог любить что бы то ни было, кроме женщин. Они были, сударь, главным моим делом, и ради одной из них я и гибну, ибо я чувствую, что жизнь меня покидает и…»
С этими немного неясными словами мсье де Ла Пэжоди впал в забытье, и мы уже думали, что он кончается, но он снова открыл глаза и, воспользовавшись этим, я предложил ему послать за священником. Услышав это предложение, мсье де Ла Пэжоди собрал последние силы, чтобы его отклонить, сказав довольно забавно, что если, будучи жив и здоров, он не обладал достаточной силой разума, чтобы верить в Бога, то не в таком упадке, как сейчас, ему пытаться это сделать, причем добавил, что после галеры ему не страшен и ад, но что раз я так добр, что забочусь о нем, то он просит похоронить его тело на берегу, под небольшим курганом, куда сицилийские пастухи приходили бы посидеть, пася свои стада, и порадовать его тень звуками флейты. Говоря так, мсье де Ла Пэжоди надул щеки и пошевелил пальцами, словно играя на невидимой нами флейте, и умер совсем тихо. Я велел поступить с мсье де Ла Пэжоди так, как он пожелал. Что же касается кавалера де Моморона, то его тело нашли несколько дней спустя в береговой бухте, и я велел соорудить ему подобающий надгробный памятник в церкви городка Пьетраросса, пока мы ждали возвращения неприятельского флота. Он так и не показывался по сей день и, возможно, не появится вовсе. Такую боязливость объясняют героическим безумием кавалера де Моморона и теми повреждениями, которые наши две галеры причинили четырем большим кораблям, столь жестоко ими потрепанным. Этот блистательный воинский подвиг украшает громкой славой память кавалера де Моморона, и я полагал, милостивый государь, что Вам будет приятно узнать, что его прекрасная смерть не прошла бесследно для королевского величия. Засим мне остается просить Вас, милостивый государь, считать меня Вашим нижайшим и покорнейшим слугою. Галларе
VII
Мадам де Сегиран никогда не выходила из подъезда своего дома без того, чтобы не бросить взгляд на двух атлантов, которые стояли по обе его стороны, поддерживая карниз своими могучими плечами. Она любовалась их мощной мускулатурой и всякий раз желала такой же ребенку, которого носила в своем чреве, ибо через несколько месяцев ей предстояло подарить наследника славному роду Сегиранов. После героической смерти кавалера де Моморона мсье де Сегиран остался единственным представителем этого рода и потому удвоил усилия, дабы таковой продолжить. Он даже выписал в Экс знаменитого мсье Дагрене, чтобы тот осмотрел его жену. Старичок, ради памяти покойной маркизы де Бериси, согласился совершить этот дальний путь, и его приезд был выдающимся событием. Весь город, как в большие дни, высыпал к окнам, чтобы при этом присутствовать. |
