Здесь бывали женщины и моложе ее, и красивее, но графиня производила какое-то магическое, колдовское впечатление.

Когда ей доложили о бароне, она встала.

Франсуаза вышла, дружески поклонившись барону, этому старому греховоднику, расточавшему иногда свои ласки и горничной, когда госпожи ее не бывало дома.

Леона расправила белой рукой роскошные складки бархатного платья, слегка примятого на диване, и сказала с приветливой улыбкой:

— А, дорогой барон, вы принесли мне новости? Но и я имею кое-что сообщить вам.

Шлеве поклонился и поцеловал ее красивую руку.

— Буду счастлив выслушать вас, графиня, я весь внимание.

— Хорошо, сядемте, барон! Вы знаете, что князь Монте-Веро благополучно привез сюда свою дочь?

— Никто не может знать это лучше меня, графиня.

— Но вы не знаете, что он также нашел и привез сюда ребенка этой женщины и принца Вольдемара?

— Ребенка?… У вас хорошие шпионы, графиня, об этом я не знал.

— Теперь вы можете понять, что счастье, поселившееся в особняке на улице Риволи, переполняет всех его обитателей.

— Стоит вам только мигнуть, и этому счастью будет положен конец.

— Знаете ли, дорогой барон,— сказала Леона, играя золотой цепочкой своей лорнетки,— какой я задумала план? Хочу заманить Маргариту в Ангулем.

— Не думаю, чтобы это было легко осуществить.

— Даже если принц Вольдемар окажется здесь?

— Князь не допустит этого.

— Маргарита придет сюда, если ей втайне передадут от имени принца, что он желает ее видеть; я знаю женское сердце.

— Не сомневаюсь в ваших знаниях, графиня, но сомневаюсь в успехе, так как принца здесь нет, да он бы и не пришел в Ангулемский дворец.

— С помощью хитрости можно заставить поверить чему угодно. Удивляюсь вашему неверию, барон, от вас я такого не ожидала.

— Опыт сделал меня в последнее время недоверчивым, графиня! Князь охраняет свою дочь, и она не явится на ваше или мое приглашение, даже если бы принц Вольдемар оказался здесь.

— Было бы очень глупо, если бы мы назвали себя, барон! Но если удастся хитростью завлечь сюда принца и заставить его вызвать Маргариту, я твердо уверена, что она явится несмотря ни на что, потому что страстно любит принца.

— Можно попробовать, графиня,— сказал Шлеве, вставая,— но тогда мой план никуда не годится.

— О, я вижу, вы недовольны, барон! Я вовсе этого не хотела. Ваш план, без сомнения, лучше?

— Если не лучше, графиня, то, по крайней мере, не хуже. Если вам угодно, через три дня в особняке на улице Риволи будет покойник.

— Покойник? Так ли я вас поняла?

— Это слова Фукса.

— Заключенного в Ла-Рокет?

— Который нас не выдал на суде,— прибавил Шлеве тихим, но выразительным голосом.

— И вы доверяете этому человеку?

— Вполне, графиня!

— Но ведь он уже приговорен?

— Приговорен, но не казнен пока.

— Если я не ошибаюсь, казнь его назначена на завтра?

— Совершенно верно, но она не состоится.

— Вы просто колдун! Расскажите мне все.

— Я все сказал, графиня. Казни не будет, если вы того захотите.

— Так моя власть выше императорской? — спросила Леона не без гордости.

— В этом нет ничего удивительного, графиня. Я думаю, вам лучше известно ваше могущество, распространившееся по всей стране. Мои жалкие слова не могут описать его!

— Да, вы правы; однако, вернемся к делу.