Я даже не был уверен, о какой машине он говорил. Я был уверен, что это сделала Бейби. Я также был уверен, что она сделала это, чтобы заснять, как я теряю самообладание, на камеру. Я был не менее уверен еще и в том, что она собиралась получить то, чего хотела.

— Покажи, — сказал я. — Покажи мне поврежденные файлы.

Данте прокручивал кучу пустых экранов.

— Они пропали, чувак. Я не знаю…

— Это наиболее очевидная вещь, которую ты сказал за весь день. Это твоя работа? Видел ли ты что-то из этого раньше? Скажи мне, как так получилось, что у нас все еще есть барабанный трек.

Если он был в курсе плана, то сейчас проделывал хорошую работу, выражая ложное удивление. Он просмотрел еще на несколько экранов и пробормотал:

— Это вроде как последнее сохранение, которому уделялось внимание; я не знаю, я не знаю…

Я махнул рукой в сторону Ти, который стоял позади моего плеча.

— Надеюсь, ты счастлив, что твоя полнейшая некомпетентность транслируется на всю планету.

Я выбежал. В комнате звукозаписи Джереми паковал свой бас обратно, потому что он знал меня, а Лейла все еще сидела позади своих барабанов, потому что не знала.

— Мы можем перезаписать это, — предложил коп-басист.

Девушка-оперативник покачала головой. Она знала.

Леон похлопал меня рукой по плечу, а потом достал свои ключи от машины.

— Это было запланировано, — сказала Лейла. Она не выглядела удивленной, но было сложно сказать, это потому, что она была в курсе плана Бейби, или потому, что уже обжигалась, или потому, что она на самом деле верила, что это подстроено.

— Я знаю, что ты пытаешься вынудить меня пнуть твою установку, — предупредил я, — но я слежу за тобой.

Джереми сказал полицейским, как рад он был тому, что они пришли и что, по крайней мере, камеры записали их вклад. Он убедился, что записал их номера телефонов. Пожал Леону руку. Закрыл за всеми ними дверь. В этом он был хорош.

Я позвонил Бейби.

— Это не тот способ, которым ты можешь заполучить меня на свою сторону.

Бейби сказала:

— Что?

— Ой, да ладно.

— Я не телепат.

— Я знаю, ты хочешь драмы. Но ты снова вмешалась в альбом, — сказал я, — и… — я остановился, потому что не мог придумать, как закончить предложение. У меня не было и пол-унции влияния. Я был ровно там, где начинал. Я думал, что был настолько умен, чтобы обойти систему и записать альбом без лейбла, в качестве покровителя, и теперь я снова был просто товаром.

Я думал о том, как она была заботлива в начале.

Я опрокинул одну из стоек для микрофонов. Она едва ли произвела звук в этой бессмысленной, универсальной студии. Это не было местом, где делают музыку. Это было местом, где записывают рекламу для музыки.

Я понятия не имел, какого черта я себе думал.

— И что, Коул? Я не люблю когда мне угрожают, еще и без причины. Я работаю. У меня звонок по второй линии. Я не знаю, что случилось, но буду рада помочь.

Мне хотелось огрызнуться «Это война!», но запал уходил из меня. Мне не верилось, что трек пропал. Я просто не мог в это поверить. Какая пустая трата всего.

— Я хочу свой Мустанг, — сказал я ей. — Вот как ты можешь помочь. Дай мне мой Мустанг.

Я отключился. Я чувствовал себя собакой без зубов.

Если бы Виктор был здесь, я бы повернулся к нему и сказал: «Давай словим кайф».

Но его не было. И я был под прицелом камеры.