— Ага! — подтвердил брат.

Отец Реми вежливо погладил лошадку по деревянной гриве и возвратил владельцу.

— Я вижу, вы с ним много времени проводите.

— Я его люблю. Иногда мне кажется, что Мишель — самый искренний человек в этом доме. Да так оно и есть.

Священник хмыкнул:

— Вот как?

— Все мы таскаем с собою тайны, прячем в себе горечь, ненависть, любовь, сомнения, только вам на исповеди рассказываем, а Мишелю исповедь не нужна. Он сам — исповедь простой жизни, лишенной греха, только первородный на нем и лежит. Немногие из нас могут похвастаться подобной чистотой, не правда ли, отец Реми?

Его лицо дернулось.

— Верно.

— Так зачем вы меня искали?

— Хотел побеседовать о вашей свадьбе. Не желаете отменить?

У меня глупо приоткрылся рот, и выглядела я в тот момент, полагаю, не лучшим образом.

— С чего бы?

— Все эти знаки, ниспосланные нам. Они неспроста. Ваше свадебное платье погибло, ваш жених получил на ужин скорпиона, не думаете ли вы, что это предзнаменование, призванное оградить вас от ошибки?

— Вы считаете, что мое желание выйти за виконта де Мальмера — ошибка? — медленно произнесла я.

— Да. Вполне возможно. Я почти уверен в этом.

Я широко улыбнулась.

— Ничего вы не поняли, отец Реми.

И так как он молчал, но явно ждал, что я продолжу, я продолжила:

— Виконт — моя путеводная звезда. Я с юности мечтала стать его супругой. Вы понимаете, что значит страсть, что значит притяжение, отец Реми? Ах нет, вы можете не понимать, вы же священник. Свадьба с виконтом — самое главное событие в моей жизни, благословение свыше, если хотите. И вы желаете убедить меня, что я должна отказаться от этого из-за крови и скорпионов? Да я годами ждала. Такие мелочи меня не остановят.

— Хм, — сказал священник и потер свою пробивающуюся щетину.

Он выглядел задумчивым и рассеянным. Не знаю, насколько он меня старше, вдвое где-то, но вид у него был такой, будто за свою долгую жизнь он ни с чем подобным не сталкивался. Что, в общем, понятно: исповедовать крестьян — дело совершенно другое.

— Вы весьма решительны, дочь моя Мари-Маргарита, — сказал он, наконец.

— Я знаю, — кивнула я. Мишель дернул меня за рукав, и я погладила брата по голове. — Только с ним жалко расставаться.

— Вы очень его любите.

— Да, очень. Но взять с собою не могу. Эжери, конечно, останется с ним, только…

— Я понимаю.

— Ничего вы не понимаете, отец Реми. У вас же никогда не было детей.

Он усмехнулся:

— А у вас? Разве маленький Мишель де Солари — ваш ребенок?

— Иногда мне кажется, что да. Во всяком случае, люблю я его точно больше его матери,

— Вы ошибаетесь, — сказал отец Реми чуть погодя, — говоря, что у меня нет детей. Все мои прихожане словно дети мне, я беседую с ними от имени Господа, всеблагого Отца нашего, и вы мне словно дочь, Мари-Маргарита.

— Ах, бросьте, — сказала я. — Неужели вы со всеми прихожанами играете в лошадки и рассказываете им сказки, вытираете нос и поправляете воротнички, переживаете, когда они плохо едят? Бросьте, отец Реми, это же обман.

— Я просто их люблю, — сказал он.

— Это другое.

Он пожал плечами.

— Мишель — это же совершенно иная радость, посмотрите! — Я указала на брата, самозабвенно слушавшего нас и широко улыбавшегося.