— Впрочем, отчего бы не подразнить Арлекина? Может, он скорее вспомнит о своей любви ко мне. Прогуляйтесь, со мной на балкон.
Балкон, увитый плющом, тянулся ; по всей длине зала, туда выходили подышать свежим воздухом нетрезвые гости и влюбленные парочки.
— Там, снаружи, дождь, — предупредил меня Доктор.
— Вот и хорошо.
Про себя я подумала, что дождь — гарантия, что на балконе никого нет.
— Как пожелаете, Коломбина.
Он подал мне руку и пошел туда, куда я указала, невозмутимый слуга распахнул перед нами дверь в осеннюю темноту.
Вдоль перил горело несколько факелов на высоких подставках, пламя шипело, когда на него попадали капли. Дождь сыпался мелкий, невесомый и благодаря выступу под окнами следующего этажа на балкон почти не залетал. Я выпустила руку Доктора и направилась в дальний угол, где было потемнее и плющ, изрядно уже подмороженный, рос особенно густо. Грациано шел за мной, стуча сапогами, под балконом веселились слуги — эти окна особняка выходили во внутренний двор, за которым располагались подсобные помещения.
Я остановилась и повернулась к Доктору. Его масочный нос напоминал клюв; я потянулась, ухватилась за этот нос и сняла с него маску.
— Так не годится, — огорчился отец Реми.
— Вы с ума сошли? — спросила я.
Мы стояли друг напротив друга, напряженные, как две изготовившиеся к битве кошки, отец Реми молчал.
— Вы пьяны? — продолжила я, кладя маску на широкие перила. — Да что на вас нашло, черт побери? Как вы тут оказались?
— Приехал вместе с вашей мачехой.
Мачеха задержалась и отправилась на маскарад уже после того, как я покинула дом, а священник, значит, с нею напросился.
— Она вас взяла с собою в таком виде?!
— Неплохой костюмчик, верно? — он ухмыльнулся, как истинный фигляр. — Нет, ехал сюда я в благочестивой сутане. Но в особняке его светлости все для дорогих гостей — мне удалось переодеться и на время из сутаны сбежать.
Отец Реми сделал шаг ко мне, теперь нас разделяло несколько дюймов свободного пространства — как раз для моих юбок.
— Помните, вы говорили о том, что мне никуда из нее не деться? В общем-то, вы правы, Маргарита. Но иногда, очень редко, я могу про нее позабыть. Как сегодня, например.
— Вы сумасшедший, — сказала я, глядя на него во все глаза.
Он протянул руку и взял меня за подбородок своими обтянутыми шелком пальцами, и даже через ткань меня обожгло.
— Да? — немного удивленно сказал отец Реми. — Так вы считаете меня безумным? Только потому, что иногда я имею честь казаться не тем, кто я есть? Да кому бы говорить, дочь моя Мари-Маргарита.
— Не дочь я вам никакая; вы ничтожный шут, комедиант, выскочка, вы сейчас Доктор Грациано, так я вас и буду звать. Вот она, ваша истинная сущность, да, отец Реми?
Я дернула головой, высвобождаясь; он отпустил. Каков контраст между тем священником, что отказывал даже в поощрительной улыбке моей мачехе, и тем, что стоит теперь передо мной!
— Вы прогнили изнутри насквозь, обманываете всех нас показным благочестием, а сами источены червями грехов. Ткнуть вас посильнее — и рассыплетесь, словно трухлявое бревно. Так, да?
— Маргарита, — кротко сказал он и взял меня за плечи, — хватит.
И я замолчала и обмякла в его руках.
— Я говорил вам, что беспокоюсь о вас, говорил о плохих предчувствиях. Что-то нехорошее грядет, я ощущаю это, меня не обманывает мой нюх — сколько раз я в этом уже убеждался! Дочь моя, вы так молоды, так мало еще знаете жизнь, а я пожил на свете и видывал всякое. Лучше уж я запятнаю себя ношением шутовского костюма, провинюсь один раз перед Господом, чем провинюсь вдвойне и допущу, чтобы с вами что-то случилось. |