Последним столовую оставил начальник штаба полка.

— Чтобы не терять времени, прошу Меликяна рассказать, как он заходил на противника, как уравнивал скорость, как доставал своим винтом его хвостовое оперение, — сказал Носов. — О твоем геройстве звона уже больше чем достаточно, меня интересует дело, так сказать, технология. И предварительный вопрос: почему ты не стрелял, Мелик?

— Я хотел, — сказал внезапно растерявшийся Меликян, — но не сработали…

— Пушки? — спросил Носов. — Все не сработали?

— Я нажал, а они…

— Тогда надо отдавать под суд оружейников, Мелик. Они же вредители, если все пушки отказывают разом. Согласен?

— Оружейники… нет… это виноват я, сам…

— Правильно. Ты виноват. Вот и объясни товарищам в чем.

— Плохо проверил оружие.

— Чепуха!

— Слишком долго искал цель и…

— Нет, Мелик. Не здесь собака зарыта. Я не возбуждаю против тебя дела в трибунале только потому, что ты сам ни разу не произнес слова «таран». За тебя постарались… Виноват ты в том, что не снял пушки с предохранителя. Вот, можешь убедиться. — Тут Носов поднял над головой ручку управления, снятую с машины, и все увидели — гашетки законтрены. — И ты до смерти перепугался, когда под самым хвостом «рамы» обнаружил, что пушки не стреляют…

Мелик молчал.

— Про гашетки ты не вспомнил, а полез перезаряжать пушки, отвлек взгляд от противника и… вмазал ему в хвост. Удачно, надо сказать, вмазал. А теперь общий вопрос ко всем летчикам: представьте, завтра мы все выполним по тарану и соответственно каждый сиганет с парашютом (это, кстати, было бы огромной удачей — всем уцелеть). Но даже при таком фантастическом везении счет потерянных машин окажется равным, то есть ничейным. А нам нужна, товарищи, победа. Все свободны. Останугся Меликян и Абаза. Скажи, только сперва подумай, Меликян, полностью ли ты доверяешь Абазе? — поинтересовался Носов.

— Конечно, — поторопился ответить Мелик.

— Просьба: возьми его на воспитание, Абаза. Летает он, будем считать, нормально, но… это еще не все. Надо, чтобы Мелик понял, усвоил, глубоко прочувствовал, что такое летчик.

Мы посидели в молчании.

— Таранщики! — выдохнул Носов и спросил: — А кстати, Абаза, каким, по-твоему, должен быть настоящий летчик?

— Обязательно хитрее противника и, желательно, хитрее начальства…

52

Наконец-то я начал бриться. Всерьез, с мылом, а не на сухую, как бывало недавно. Отец, что вообще-то было не в его натуре, изловчился и раздобыл через свой местком путевку в подмосковный дом отдыха. Мне! Путевка была не в какой-нибудь там молодежный или оздоровительный лагерь, а во взрослый, вполне нормальный дом отдыха.

— Съезди, посмотри на людей, — пояснил эту свою совершенно неожиданную акцию отец, — постарайся понять, как самостоятельные люди живут, чем дышат… — Он ни слова не сказал о поправке здоровья, об отдыхе мозгов после напряженного учебного года или усиленном питании. Его генеральная идея состояла в приобщении к взрослости.

С этим я и уехал из дому. Впервые так далеко — за сто километров, впервые совершенно самостоятельно.

Мне понравился крутой обрыв над тихой, будто дремлющей, речкой и стоявший на границе старого бора бывший барский дом — этакая широкая подкова с громадной, в два этажа, террасой. Пришлась по душе стылая тишина этих, казалось, богом забытых просторов. Словом, поначалу меня охватила безмятежная радость, готовая перейти в полный восторг.