– Тебе подиктовать? – спросила она.

Флориан кивнул. Он сел за стол и открыл свою тетрадь по математике. Гретхен надиктовала ему целых три страницы разных уравнений со всякими a, b, c и x, y, z, а потом попыталась объяснить построение углов и треугольников со всеми средними линиями, медианами и биссектрисами. Но Флориан никогда особо не блистал в математике, так что Гретхен пришлось подойти к столу и показать наглядно.

– Смотри: ставишь циркуль сюда, делаешь засечку! – объясняла она. – Потом второй раз. Через эту точку и вершину проводишь линию – получается биссектриса…

Увлеченная объяснениями, Гретхен даже не почувствовала, что слишком близко наклонилась над Флорианом и теперь ее грудь касается его плеча. Это вышло не специально, она совершенно не собиралась прижиматься к нему. Гретхен вообще старалась держаться от Флориана подальше, чтобы ненароком не обнаружились ее «колбасные прелести», и потому изо всех сил втягивала живот. Но если втягивать живот, то грудь автоматически выставляется вперед – это знает всякий ребенок, даже не занимающийся гимнастикой.

Зато Флориан прикосновение сразу почувствовал. Он покраснел до ушей и с трудом понимал, что говорит Гретхен. В голове у него шумело, и все ее команды вроде «циркуль сюда» и «откладываем здесь» тонули в этом гуле. Флориан стал потихоньку отодвигаться и скоро наполовину съехал со стула.

– Садись! Чего стоять! – сказал он сдавленным голосом, показывая на освободившееся место.

Гретхен села, и стул накренился. У него подломились ножки, причем именно с той стороны, где попыталась угнездиться Гретхен. Медленно, но верно они начали заваливаться. Этому дряхлому стулу давно уже пора было на свалку! Гретхен невольно уцепилась за Флориана, который честно попытался спасти ее от падения, но все кончилось тем, что оба они очутились на полу – в обнимку, придавленные сверху колченогим стулом.

– Ты не ушиблась? – испуганно спросил Флориан.

– Да нет, – ответила Гретхен, хотя рухнула она прямо на отвалившиеся ножки, которые теперь больно врезались ей в бок.

– От тебя вкусно пахнет, – сказал Флориан.

Вкусно пахла мамина блузка. Мама душилась «Miss Dior».

– Так пахнет в августе на виноградниках, – добавил Флориан и уткнулся носом в шею Гретхен.

Гретхен засмеялась: шея у нее была самым «щекотливым» местом.

– Ты когда-нибудь целовалась? – спросил Флориан.

Гретхен на это ничего не ответила. До сих пор она целовалась только с родственниками, но это ведь не настоящие поцелуи. В ее любимых романах отсутствие опыта в «поцелуйном деле» считалось скорее добродетелью, зато в школе, судя по разговорам с Сабиной, – наоборот, признаком непроходимой отсталости. Если тебя еще никто не целовал или ты сам никого не целовал, то, с точки зрения большинства, такая «второсортная личность» не заслуживает внимания и место ей – в детском саду. Гретхен решила, что самое время высвободиться из объятий Флориана. К тому же ей надоели противные ножки от стула – лежать на них все-таки было не слишком удобно. Гретхен попыталась откатиться в сторону, но Флориан и не подумал отцепляться.

– Пусти! – пропыхтела Гретхен.

Флориан еще крепче стиснул ее и поцеловал. Гретхен часто представляла себе первый поцелуй. Но обдумать, насколько поцелуй Флориана соответствует ее представлениям, она не успела, потому что в этот самый момент раздался крайне неприятный звук, изрядно ее напугавший. В ту секунду, когда губы Флориана коснулись губ Гретхен и та от неожиданности отпрянула, мамина блузка, зацепившаяся за ножку стула, сделала «хрясь» и разъехалась на спине.