– Старик подогнал мне квартиру, – сказал Хинцель. – У него несколько домов, получил по наследству. И знаешь… – Хинцель положил ладонь на руку Гретхен. Наверное, его раздражало, что она хрустит пальцами. – И знаешь, я думаю, что он еще какое-то время будет снабжать меня деньгами. Потому что соседи знают, что я его сын. И если я начну ходить голодным оборванцем, ему будет перед ними стыдно! – Хинцель усмехнулся. – Он вообще не хотел, чтобы соседи знали, кто я. – Хинцель пожал плечами. – Но я как-то устроил у себя тусу с громкой музыкой. Соседи побежали жаловаться управляющему, а тот им сказал, что, дескать, ничем помочь не может, потому как это родной сынок старика Целландера-Целлерхаузена. Теперь все в курсе… Хотя я бы предпочел, чтобы они оставались в неведении, – невелика честь быть ближайшим родственником такого жадюги, который берет за свое добро немалую плату!

Гретхен слушала как завороженная: вот она, подлинная жизнь аристократов! В голове у нее крутилось множество вопросов, которые хотелось задать Хинцелю. Но все они казались ей какими-то слишком прямыми, назойливыми, неделикатными, и она предпочла промолчать. Хинцель тоже погрузился в молчание. Как будто ждал, что Гретхен как-то отреагирует: скажет или сделает что-нибудь ободряющее. Гретхен решила ограничиться вздохом. И даже не одним. Она вздохнула три раза, глубоко и печально, рассудив, что этого вполне достаточно, чтобы выразить свое сочувствие и симпатию к Хинцелю.

– Проблемы? – спросил Хинцель.

– Нет, с чего ты взял? – удивилась Гретхен.

– А чего ты так тяжко вздыхаешь?

Гретхен честно призналась:

– Из-за тебя! Из-за того, что у тебя все так складывается!

Хинцель задумчиво поскреб свою бабочку.

– Эх, Гретхен-конфеткин! Да у меня прекрасная жизнь! – сказал он. – По сравнению со всеми этими придурками, что старыми, что молодыми, которым приходится крутиться, вертеться, приспосабливаться, я абсолютно счастливый человек! Понимаешь?

Гретхен неуверенно кивнула.

Часы пробили половину второго. Мама уже давно должна была вернуться домой. И Магда с Гансиком тоже.

– Мне нужно идти, – сообщила Гретхен.

– Вот видишь! А мне ничего не нужно! – воскликнул Хинцель. – Я никому ничего не должен. Всякое «нужно» отменил раз и навсегда! И никто меня не заставит ничего делать, если я не хочу!

– Да ты не понял! – сказала Гретхен и опять почесала живот. – Мои родители мне ничего не запрещают, они у меня не такие…

– Правда? – Хинцель с сомнением посмотрел на нее.

– Ну, мне так кажется, по крайней мере, – ответила Гретхен и принялась заплетать челку в толстую косу. – Хотя до сих пор я и не делала ничего такого, что нужно было бы запрещать.

– Да ну? – Хинцель искренне удивился.

Гретхен кивнула и снова занялась косицей.

– Только вот папа в последнее время ведет себя странно… Может, он вовсе и не такой прекрасный, как я всегда считала. Если посмотреть, как он сейчас обращается с мамой, то задумаешься…

Хинцель спросил, а что такого особенного делает папа, и Гретхен ему все рассказала, во всех подробностях.

Когда она закончила свой рассказ, было уже десять минут третьего. Гретхен стало не по себе.

– Теперь мне действительно пора, – сказала она.

– Ну что ж, как говорится, уходя – уходи! – Хинцель у