Гретхен откусила кусочек рогалика.

– Думаешь, так можно? – спросила она жуя и снова почесала живот.

– Не знаю, посмотрим! – ответил Хинцель. – Пока старик платит, беспокоиться не о чем. Когда перестанет платить, тогда подумаю. – Хинцель окунул свой рогалик в чай и сунул его в рот, как соску. – Больших проблем я тут не вижу, – сказал он, посасывая рогалик. – Вон на рынке к вечеру сколько всякого добра выкидывают – еды навалом, с голоду не умрешь! И уж всегда найдется добрая душа: кто-нибудь и кофейком угостит, и бутерброд купит.

– Но нельзя же попрошайничать и копаться в мусоре!

Гретхен действительно пришла в ужас от таких рассуждений. Она сунула прядку в рот и принялась жевать ее с такой сосредоточенностью, как будто решался главный вопрос ее жизни.

– А что тут такого? – спросил Хинцель, продолжая посасывать рогалик.

Гретхен не нашлась, что на это ответить, зато ей в голову пришло кое-что другое:

– Но ведь надо где-то жить, а жилье стоит кучу денег!

– Это вообще не проблема! – Хинцель положил обсосанный рогалик на стол. – Летом можно спать в парке, на газоне. А зимой – ночевать у дружбанов, то у одного, то у другого. К тому же, бывает, кто-нибудь уедет в отпуск или на каникулы и спокойно даст перекантоваться у себя в квартире пару недель.

Гретхен взяла себе из корзинки еще один рогалик и жадно проглотила его, размышляя, говорит Хинцель всерьез или просто так болтает. Нет, Хинцель все же не пустобрех, решила Гретхен. Наверное, он серьезно. Совершенно серьезно! Придя к этому выводу, она так разволновалась, что съела последний рогалик из корзинки.

Когда старинные часы в кофейне пробили час, старик-официант уже благополучно задремал в потрепанном кресле в углу, прогульщики ушли, а кожаная парочка дочитала двенадцатый выпуск фантастического комикса «Флэш Гордон». Гретхен к этому моменту узнала много интересного и удивительного из жизни Хинцеля, которого по документам звали Хинрих Мария Целландер-Целлерхаузен. И хотя аристократию в Австрии уже полвека как отменили, Гретхен, сидя в кофейне с грязными столами и пыльными окнами, впервые в жизни соприкоснулась с настоящей аристократической жизнью. И жизнь эта оказалась вовсе не похожа на великосветские истории из ее любимых книжек. Выяснилось, что дед Хинцеля, барон Целландер цу Целлерхаузен, уже в ранней юности, несмотря на все титулы, тайно стал нацистом и оставался им до конца своих дней. Своего отпрыска, отца Хинцеля, он воспитывал в соответствующем духе, а когда Третий рейх рухнул, у сынка голова основательно сдвинулась. В итоге из него получился закомплексованный нудила-мухомор, который стал доктором химических наук и женился на своей однокашнице, потому что та забеременела. С самого начала в семье все шло вкривь и вкось, а когда Хинцелю исполнилось шесть лет, родители развелись. Его мать, которая из-за беременности так и не доучилась, стала медицинской лаборанткой.

– Она до сих пор считает меня виноватым во всех своих бедах! – сказал Хинцель.

Отец женился во второй раз и переехал в Мюнхен. Хинцель жил то с мамой, то с папой, а то в каком-нибудь очередном интернате.

– Но долго меня никто не выдерживал! – усмехнулся Хинцель.

– А сейчас ты с кем живешь? – спросила Гретхен, потянув себя за пальцы так, что они хрустнули.

– Старик подогнал мне квартиру, – сказал Хинцель.