Она недовольно скривилась. Если у нее и был большой недостаток, то это страсть к противоречию. Она никогда не могла вовремя себя остановить. Ее родные твердили ей об этом в течении многих лет. И в глубине души, она понимала, что становилась совершенно невыносимой, стоило ей зациклиться на чем-нибудь. Но она совершенно не собиралась в этом признаваться Ангусу, тем самым раздувая его самомнение. Вместо этого она фыркнула и сказала:

— А что плохого в вежливости? Время от времени большинство людей ценит благодарность.

Он наклонился к ней.

— Знаете, откуда я знаю, что Вы совершенно меня не слушали?

Она покачала головой. Присущая ей сообразительность куда-то улетучилась.

— Вы спросили, часто ли я падаю. — сказал он с хрипотцой в голосе. — И я хотел рассказать, но… — он пожал плечами. — Ладно. Я передумал.

— Согласитесь, что я права — такое невозможно, — удалось вставить ей.

— Ну, хорошо. Согласен, — рассудительно заявил он. — Видите ли, пока Вы сидели на полу, у меня промелькнуло одно воспоминание.

— Такое было?

Он медленно кивнул, а когда заговорил, в его голосе послышались тягучие нотки:

— Я не могу говорить за всех мужчин…

Она оказалась в плену его горячего пристального взгляда, и была не в силах отвести взгляд или сделать так необходимый ей глубокий вздох. Ее кожа покалывала, а губы раскрылись. Затем она судорожно вздохнула и внезапно поняла, что ей было бы намного безопаснее, если бы она осталась сидеть на полу.

Он коснулся пальцем ее губы, нежно поглаживая, и продолжал свое неторопливое повествование.

— …но, когда я испытываю непреодолимую жажду… то…

Она взвилась с кровати как китайский фейерверк.

— Наверное, — быстро проговорила она, — нам следует немедленно спуститься и получить тот несчастный ужин.

— Право, — Ангус так внезапно встал, что кровать протестующее закачалась. — Хлеб насущный — то, что нам очень необходимо, не правда ли?

Маргарет уставилась на него, пораженная внезапным изменением выражения его лица. До этого он пытался ее обольстить — она была уверена в этом. А если и нет, то все равно, определенно, пытался вывести ее из себя. Похоже, ему это хорошо удавалось и он получал от этого удовольствие. Он преуспел в своих действиях. В ее животе свернулся тугой комок, горло пересохло, да и стоять она могла только держась за мебель, что бы сохранять равновесие. А он вел себя как ни в чем не бывало, даже улыбался! И не в малейшей степени не казался затронутым возникшей близостью, или хотя бы человеком, испытывающим чувства, которые описывал в своих сонетах Шекспир.

— Маргарет?

— Нужно поесть, — ляпнула она.

— Я рад, что Вы со мной согласны, — сказал он, удивленный до крайности ее растерянным видом. — Но сначала Вам нужно снять влажное пальто.

Она отрицательно покачала головой, складывая руки на груди.

— У меня больше ничего нет.

Он бросил ей свое пальто.

— Вы можете одеть мое.

— А что тогда оденете Вы?

— Я буду отлично себя чувствовать и в рубашке.

Импульсивно она потянулась к нему и положила руку на его плечо.

— Вы замерзнете. Ваша рубашка пошита из тонкого полотна? Это не слишком хорошая защита от холода, — когда он не ответил, она твердо добавила. — Вы не можете отдать мне свое пальто. И я не приму его.

Ангус бросил лишь мимолетный взгляд на ее руку, и в его воображении возникла картина, как эта рука спускается по его груди…Он совершенно не чувствовал себя замерзшим.