Пусть соглядатаи напрягают свои уши, стараясь расслушать суть разговора, нечего им облегчать жизнь.

— От Рахиль вести есть? — спросил я.

— Да… — сказал Арон и пристально на меня посмотрел.

— Не томи, купец! — потребовал я.

— Не праздна она, о том в грамотке писано, которую доставили из Шарукани половецкого, — сказал Арон и было видно, что он пытался изучить мою реакцию на сказанное.

Нет, особых эмоций, излишних движений и слов я не сделал, не проявил. Дети — цветы жизни, даже, если растут на чужом огороде. И, пусть я стал более черствым, чем в иной реальности, пусть более всего ориентируюсь на циничный и жестокий прагматизм, даже в отношении детей, но, если мой ребенок, моя кровь, — за него я горой. При этом я не стану бить себя в грудь кулаком и кричать: «Да я!..» Я просто сделаю, что должно — поспособствую вызволению из рабства Рахиль. При этом, если получится сохранить собственные средства и сделать это за счет Арона, то и, пожалуйста.

— Ты понял, Владислав, что это твое дите она под сердцем носит? — после продолжительной паузы, когда купец не смог рассмотреть в моей реакции ожидаемого эффекта, спросил Арон.

— Такая вероятность есть, — ответил уклончиво я. — Но, что же ее муж?

На мой взгляд, это закономерный вопрос. Рахиль-Ирина венчаная была с кем-то… с Горыней, так вроде бы звали ее мужа. И этот самый муж клятву перед Богом давал, что станет оберегать, охранять жену. Так, почему не занимается этим? Отец нынче и вовсе не в ответе за свою дочь. Все, он отдал ее другому мужчине под опеку.

— Как ей вовсе показываться на глаза мужу своему, если она обрюхатилась, когда он уже более двух месяцев был в отъезде? Да и до того… Горыня не делил кровать с женой, — сказал Арон и поник.

Проблемка. Отец с дочерью хотели заполучить ребенка, после представить наследника купцу Горыне, а тут вышел самый что ни на есть блуд. Со мной? Получается, что да, но…

— Ее насильничают у половцев? — спросил я.

— Нет, пишет, что никто не трогает и она под опекой хана, — отвечал Арон, но глаза не подымал, потупив свой взор в пол.

Ладно, я отец или нет, это суть дела не меняет.

— Сколько выкуп просят и сколько ты заплатишь за то, что я отправлю своих людей ее вызволять? — спросил я и увидел, из-за чего в будущем возникло выражение «глаза вышли из орбит».

Выпучив глаза, Арон моргал, то и дело приоткрывая рот. Неужели он действительно считал, то я брошусь спасать Рахить только потому, что… спал с ней? Ребенка, вероятного, пока не берем в расчет. Пусть родится, посмотрим.

— У меня есть тысяча и еще сто гривен серебром, это все, что осталось. Забирай, но дочь верни. Я начну все сначала, я знаю, как вести торг. Но без дочери, мне не нужна моя жизнь. Она была для меня всем, — Арон в буквальном смысле начал рыдать.

— А сын? — спросил я.

— Он ушел со своей семьей от меня. Я дал ему половину от всего, что имею, и он ушел, отказался быть со своим отцом, уехал к ляхам, — говорил Арон.

Я только сейчас увидел, понял, что передо мной сидел старый одинокий человек. Он цепляется за дочь, как за надежду, чтобы не остаться одиноким до окончания своего жизненного пути. Не совсем правильно из человека, который все это чувствует, тянуть деньги. Но, разве кто-то говорил, что в жизни нужно всегда поступать правильно? Говорили, и часто, но я, видимо, в это время отсутствовал. Для меня правильно — это чтобы платили за риск, но при этом была идея, которая позволяет идти под пули, ну или под стрелы.

Идея одна — защита Руси. Не Рахиль, или старика-Арона, а Руси в масштабе. Бегая за отдельной дамой, пусть и очень красивой — это пусть в никуда.