Дурлиб посчитал, что ему удалось ввести в заблуждение брата Бразгдо своей историей о мертвом рыцаре, которую он сам считал неоспоримой истиной, и предусмотрительно поинтересовался:

— А ты говорил с кем-нибудь в аббатстве об этом?

— За дурака меня принимаешь? — нарочито оскорбился брат Бразгдо, хмуря брови. — Если бы вести об этих жутких событиях дошли до ушей настоятеля, монахов или людей из комарки Ульпенс, нашу долину посчитали бы проклятой, и ни один монах, странник или просто верующий не отважился бы остаться тут из страха встретиться лицом к лицу с призраком этого неизвестного рыцаря.

— Наверно, призрак пошел своей дорогой и сейчас уже далеко отсюда, за горами, — предположил Гримпоу, чтобы рассеять страхи брата Бразгдо.

— Будем надеяться, все именно так, — сказал монах.

— Ну, чтобы его нечистый дух не вселился в наши души, давайте помолим Бога о спасении нашем, для чего мы, собственно, и пришли в аббатство, — заключил Дурлиб.

Они направились в аббатскую церковь по широкой лестнице в углу гостевой комнаты. Лестница вела в просторный двор. Было холодно, снежинки порхали над двором, окрашивая белым темноту ночи. Они перебежали через двор и юркнули в двери, которые вели к боковому нефу церкви, единственному входу для мирян. Внутри несколько масляных ламп в углах центрального нефа едва освещали огромные колонны, которые поднимались вверх, образуя невероятное сплетение, до самых сводов, темневших подобно ночному небу.

Едва войдя в церковь, Дурлиб подошел к купели со святой водой, что стояла перед дверью, омочил в ней пальцы и перекрестился три раза, чтобы прогнать все зло, которое мог наслать дух мертвеца. Кроме того, он достал из потайного кармана панталон серебряные монеты, чтобы очистить те от колдовства.

Затем Дурлиб опустился на одну из скамеек церкви рядом с Гримпоу, воспользовавшись мгновением, когда брат Бразгдо опустился на колени и закрыл лицо руками для размышлений и раскаяния, и прошептал другу на ухо:

— Сделай то же самое с камнем, который служил мертвецу амулетом.

Гримпоу пропустил мимо ушей слова Дурлиба, засмотревшись на то, как входят монахи, готовясь к службе, о которой пару минут назад известил шум колоколов. Капюшоны закрывали головы, опущенные на грудь. Монахи шли, взявшись за руки, друг за другом. Гримпоу насчитал тридцать монахов разного возраста и наружности, несмотря на то что все были в одинаковых монашеских одеяниях коричневого цвета. Затем один, судя по голосу, совсем еще юнец, запел так сладко и мелодично, что Гримпоу даже задремал.

Когда служба закончилась, Гримпоу почувствовал, как Дурлиб толкает его в бок, чтобы предупредить о приближении настоятеля. Юноша едва разомкнул слипавшиеся веки. Высокая стройная фигура настоятеля, четко вырисовывавшаяся в свете восковых свечей, показалась ему призрачной, как труп умершего на снегу рыцаря.

— Вот так чудо, воришки проявляют набожность, — сказал настоятель, еще больше прищуривая свои крошечные глазки и подойдя к скамье, на которой расположились Гримпоу с Дурлибом.

Они уважительно поднялись, а брат Бразгдо ответил за них:

— Они решили оставить свою горную хижину в поисках жизни, свободной от греха, в каком-нибудь далеком месте, куда хотят отправиться на рассвете с вашего благословения.

— Это правда? — спросил настоятель, глядя в глаза Дурлибу.

— Мы пойдем в Страсбург. Я слышал, там строят новую церковь, и, может быть, до прихода зимы мы найдем там работу каменотесов.

Гримпоу смотрел на Дурлиба, восхищаясь его умением сочинять небылицы на ходу.

— Каменотесы очень недоверчивы и не принимают тех, в ком не уверены, — заметил настоятель.

— Я подумывал о том, что, возможно, вы не откажетесь порекомендовать нас епископу.