Монах благочестиво возвел взор к потолку.

— Мне не нравится тишина, — признался Гримпоу.

Казалось, брату Бразгдо понравился ответ парнишки. Монах рассмеялся.

— Как видишь, повар не слишком-то соблюдает сей строгий обет. Я бы не смог найти общий язык со слугами, если бы вместо слов решал бы все кулаками.

— Да вы тут все с ума посходили, если готовы молчать целыми днями, — буркнул Дурлиб, язык которого от вина уже начал заплетаться.

Брат Бразгдо не рассердился на колкость — Дурлиба он слишком хорошо знал, чтобы обижаться на его слова. Все засмеялись, тихонько, чтобы не нарушать тишину.

Послышался скрип скамеек и шарканье ног по полу: монахи закончили ужинать и покидали трапезную.

— Подождите минутку, я предупрежу настоятеля о вас, — сказал монах.

Едва брат Бразгдо покинул кухню, Дурлиб шепотом спросил у Гримпоу:

— Ты слышал, что он сказал?

Гримпоу закивал головой.

— Он очень уверенно говорил о призраке, имея в виду хозяина серебряных монет, которые я хочу выменять на лошадей! — настаивал Дурлиб.

— Возможно, он всего лишь пытался объяснить самому себе, откуда у тебя появились серебряные монеты, не более того, — заметил Гримпоу.

— А что, если мертвый рыцарь сначала побывал здесь, а уже потом замерз? — допытывался Дурлиб, глядя Гримпоу в глаза и словно норовя прочитать его мысли.

Гримпоу не смог ответить на вопрос, потому что в этот миг через маленькую дверцу, которая связывала кухню с трапезной, снова вошел брат Бразгдо в сопровождении настоятеля Бринкдума.

— Не лучшее время выбрали эти хитрецы, чтобы покинуть свое убежище в горах, — сказал настоятель с улыбкой.

Дурлиб поспешил поцеловать толстое кольцо на пальце настоятеля. Гримпоу последовал его примеру и ощутил на губах холод золота, как если бы он целовал лед. Настоятель Бринкдума имел власть не только в приходе, он правил всей комаркой Ульпенс и частью соседних комарок. Говорили, что когда-то он был неустрашимым рыцарем, в тридцать лет оставил оружие, чтобы стать монахом и прожить остаток своих дней вдали от мира, отшельником. Однако много лет назад брат Бразгдо рассказывал Дурлибу, что истинной причиной религиозного обращения настоятеля стала прекрасная дама, отказавшая ему, подчиняясь запрету отца; он навещал эту даму как исповедник и осыпал ее всевозможными дарами. Гримпоу вдруг вообразил себе эту даму, усыпанную сокровищами из тех, что нашлись в сумке мертвеца…

Любезно поприветствовав гостей, настоятель велел брату Бразгдо разместить их в гостевой комнате, рядом с залом капитула, и напомнил, что сразу после вечерни они должны уединиться в своих спальнях.

Настоятель направился в крытую галерею, а повар, Дурлиб и Гримпоу через боковую дверь вышли на узкую винтовую лестницу, что вела прямиком в комнату для гостей. Они поднялись в полной тишине по лестнице, освещенной лишь масляной лампой, которую брат Бразгдо нес в руке. В комнате было очень темно, однако в дрожащем свете лампы они сумели разглядеть несколько соломенных тюфяков на каменном полу. Это была просторная прямоугольная комната со сводчатыми окнами. Комната располагалась над кухней, в центре имелась огромная труба, по которой выводился наружу дым снизу. Благодаря ей здесь даже суровой зимой было довольно тепло, хотя путники редко наслаждались этим теплом — снег обычно засыпал всю долину, да и немногие отваживались останавливаться в аббатстве.