И тогда родилась Ланя, которая прощала мне любые странности. Она помогла мне пережить Славу. Не его уход, это мне и самой было под силу, а его присутствие. Я ощущала ее прохладные касания на своем лбу и висках, когда он кричал: "Не смей спорить со мной! Ты — бездарное, тупое существо! Ты женщина…" Ланя шептала: "Соглашайся, ведь ты и вправду — женщина". Я научилась соглашаться и была благодарна Лане за науку, ведь жизнь в нашем доме стала если не спокойнее, то по крайней мере тише. А покоя мне со Славой так и не довелось испытать.

Нет, бывали, конечно, минуты просветления, и если б мне захотелось вспомнить, то их набралось бы, наверное, довольно много. Только мне не хотелось вспоминать. Я не забыла, что Слава умел быть остроумным и смешил меня, как теперь, наверное, смешил Жаклин. Иногда мы с ним хохотали так, что потом у обоих болели нетренированные мышцы живота. Но даже веселье наше было на грани истерики и легко оборачивалось слезами. Тогда Лане приходилось утешать меня. Она и сейчас была где-то рядом и укоризненно покачивала головой: "Тебе мало меня? Зачем ты выдумала этого Пола?"

— Я его не выдумала, я чувствую его запах, — возразила я вслух и очнулась.

Специально для Пола я решила приготовить "геркулесовую" запеканку с яблоками. Как истинный англичанин, он должен был и здесь сохранить свое трепетное отношение к овсянке.

"А он — истинный англичанин? — усомнилась я. — Что мне о нем известно?"

Поставив форму в микроволновую печь, я подкралась к бывшей репетиционной и услышала, как там на два голоса декламируют какую-то английскую считалку. Я заглянула одним глазом и увидела, что девочка сидит у Пола на здоровом колене, и он слегка подкидывает ее. Незнакомые слова Алена повторяла так уверенно, будто английский был ее вторым языком.

Наконец Пол заметил меня, но не остановился, а только подмигнул и указал глазами на диван: садись с нами. Я заметила, что он то и дело переходит с "вы" на "ты", и удивлялась, как Пол вообще усвоил разницу между этими местоимениями. Ведь в его языке, насколько мне известно, ее не существует.

— У вас отлично получается! — похвалила я. — Вы много общались с детьми?

— В Лондоне я работал в школе. Я учил не таких маленьких детей. Старше.

Я не это рассчитывала услышать, но Пол то ли действительно не понял истинного смысла вопроса, то ли ловко уклонился от ответа. Как бы там ни было, расспрашивать дальше я не решилась.

И тогда он сказал:

— Я люблю детей. У меня нет. Никогда не было. Очень плохо.

— Вы не были женаты? — осмелилась я.

Продолжая улыбаться Алене, он ответил, пожалуй, чересчур отстраненно:

— Я почти женился. Но она погибла.

— Это было давно?

— Очень давно. Она была такая же девочка. Нет, не такая, — спохватился он и перевел взгляд с Алены на меня. — Такая, как вы.

— Мистер Бартон, говорите мне "ты". Все равно ведь называете девочкой. Я ничего не имею против.

— Ты. О'кей.

Это избитое выражение Пол произносил с таким пронизанным иронией придыханием, что оно приобретало оттенок изысканности.