— Антиквар, меня с детства учили слушать старших. Вы меня убедили, Максимов. Я скажу ребятам — время дешёвых штучек ушло. Мы переходим до серьёзной работы. Когда клиент будет в городе?

— Через три дня. — спокойно заметил Антиквар. — И нам есть что обсудить, Сахаров. А Лёвка Бык пускай себе думает, что он командует операцией. И делает так, как я скажу. Вы меня хорошо поняли, Сахаров?

— Иф, — ответил почти по-английски Колька.

Антиквар впервые за весь день улыбнулся и заметил:

— Я вижу, вы меня действительно хорошо поняли…

* * *

Юрка Махонченко небрежно развалился на корме и лениво смотрел в сторону турецкого берега. Васька Шнырь еле шевелил веслами под солнцем, изнывая от своей нелегкой работы. Внезапно глаза Махонченко сверкнули, он оживился и заорал.

— Давай!

Шнырь налёг на весла с такой силой, будто за ним погнались катера пограничников. И без устали промолотил почти двести метров, затабанив возле одинокой головы неподалеку от буйка.

— Гражданин! — заорал голове Махонченко, вертя голой рукой с красной повязкой, — немедленно на… тьфу! В лодку!

— А… чё… такое? — прерывисто выдохнул пловец.

— Чё такое, — передразнил его вспотевший Шнырь. — Говно редкое! А ну, залазь через борт, если не хочешь иметь неприятностей ещё больше, чем ты уже ёзаработал.

Купающийся гражданин с детства был приучен к советскому образу жизни: раз орут, значит имеют право. А также он привык выполнять всё, что от него требуется, даже если оно плохо укладывается со здравым смыслом. Поэтому купальщик подтянулся на руках, красных, как цвет зари, и цепких, будто клешни благополучно уморенных одесских крабов.

— Нарушаете границу заплыва, гражданин, — спокойно заметил ему Юрка, — жизнью рискуете из-за пустяков. Непорядок…

— Виноват, — по-военному ответил гражданин в семейных трусах.

— Ничего, — едко бросил Васька, — пятнадцать суток искупят твою вину перед родиной, будь спок.

— Какие пятнадцать суток? — перебздел отдыхающий.

— А вы что думали? — ехидно спросил Юрка. — Я просто так здесь на лодочке катаюсь? Государство мне доверило, и я не подведу. Это ж форменное хулиганство нарушать границу заплыва. Потом вы начинаете тонуть, а стране от этого одни убытки. Или вы забыли, что ваша жизнь принадлежит родине, гражданин? И если родина прикажет её отдать, что вы будете делать, когда захлебнётесь на дне водой? Как станете отдавать долги вскормившей вас стране? То-то же.

— Иди знай, — вспомнил свою беседу с помполитом Васька. — Может ты не просто за границу заплыва пёр, а напрямки до Турции собрался. Тогда тебе пятнадцать суток за счастье засветит.

— А нельзя ли как-то… этого… — начал выдавливать из себя гражданин с побелевшей, несмотря на загар краснокожего, мордой.

— Да, — твёрдо сказал Юрка. — Можно ещё штраф до пятнадцати суток и сообщение на работу о вашем недостойном поведении во время отдыха. Из турбазы, само собой, выпишут. Это если мы промолчим за потуги по измене Родины. Потому, чувствую, это ты с виду — поц, а внутри вполне советский человек.

Гражданин хлопал глазами, будто нахватался ими медуз под водой.